Уравнение с четырьмя неизвестными - Форум, посвященный играм The Sims 4,3,2,1

Уравнение с четырьмя неизвестными

Аверс:

Я люблю свою работу. Впрочем, поищите айтишника, который не любит свою работу — лично я таких не знаю. Я люблю свои HTML, CSS, Java-script, как некоторые любят готовить или, к примеру, вышивать крестиком. Я — UI-разработчик, middle, если это о чем-нибудь скажет. Разработчики имеют свою градацию, почти как стейки по степени прожарки, в данном случае — прожарки мозгов. Мясо, почти не соприкасавшееся с огнем, но претендующее на звание стейка, называется rare (c кровью). Соответственно чувствует себя и юный программист в стадии Junior, натирающий задницу до кровавых мозолей в попытках научиться делать конфетку из своего скудного набора знаний и умений. Я эту стадию давно миновала, и теперь могу смело претендовать на звание medium (средней прожарки), то есть мозги уже покрылись аппетитной корочкой, но внутри еще кое-что шевелится.

А справа от меня в своем кубикле* жарится бифштекс классом повыше, well done (прожаренное), или говоря по-нашему, Senior. Это Сашка Коробов по кличке Коробочка, гениальный укротитель IE6. Сашка среднего роста, рыжеватый, ему около тридцати. Не знай я, что он UI-щик, решила бы, что он админ — свитер, борода, длинные неопрятные волосы и призрак бубна на заднем фоне. Сашка кодит с таким видом, будто шпилится в контру — сейчас, мол, я всех тут порешу из своей мультибраузерной пукалки.
— Никеша, ты только посмотри, какой засранец! — говорит Сашка, и мне в мессенджер приходит кусок кода.

Никеша — это я. А также Никки, Ника, Никитос, Николаша, а за глаза они меня вообще зовут Колян. Мама с папой назвали меня Вероникой, но это слишком сложное слово для жизни, которой мы тут живем. Так что Вероника Романова быстренько мутировала до Ники, а в исключительных случаях — до Николая Первого.

Слева от меня пыхтит наш PHP-ст, Таир Агаларов. Вот кто совсем на айтишника не похож! Таир — двадцатисемилетний красавчик, азербайджанец-полукровка, высокий, стройный, смуглый…м-м-м… Никакого свитера, а волосы блестящие и пышные. Таир — звезда нашей area, все наши немногочисленные девицы сохнут по нему. Таирчика мы зовем ласково — Птичка. В позапрошлом году мы работали с Таиром в другой конторе, правда, на разных проектах, но когда я перешла в Castle Sistems, то бурно радовалась знакомому лицу. Тем более такому симпатичному и обаятельному лицу…Таир, по-моему, как раз сейчас не кодит, а переписывается по асе с какой-то очередной поклонницей. Но, судя по таировой кислой будке, поклоннице ничего не светит.



Я отвела глаза и снова уткнулась в код. Тяжело на свете пионеру Пете! Я, девушка в расцвете детородного возраста, вынуждена целыми днями портить глаза за монитором. А так хочется погулять за ручку при луне с таким вот Таиром! Ну, или хотя бы покувыркаться при ночнике, я не привередлива. Я откинулась в кресле, потерла кулаками усталые глаза. Хорошо, что я девушка-программист. Мне не обязательно красить глаза, не нужно следить за модой, важно лишь, умею ли я кодить. Но хоть я и разраб, а все-таки девушка. Я достала из ящика зеркальце и уставилась на свое отражение.



Ничего такого я там не увидела. Черты лица у меня довольно правильные, глаза с сильной натяжкой можно назвать зелеными, волосы темные, кожа светлая. Если бы все это накрасить и уложить, могло бы получиться недурно. Но великая сила лени ежеутренне мешает мне этим заняться. Пара взмахов расческой — и хвост. Со шмотками я тоже не особенно дружу. Мама еще в старших классах школы хвасталась своим подругам, мол, вы пол зарплаты на колготки и помаду для дочерей тратите, а моей две пары джинс купил — и свободен.

Закончив осмотр своей бледной мордашки, я вынула из ящика пачку сигарет:
— Пацаны, пойдем, пыхнем?
—Да-да-да! — радостно кивнул Таир и выбил по клаве барабанную дробь.

За спиной тяжело вздыхает еще один неизменный участник нашего коллектива балалаечников — умывальников начальник и мочалок командир по имени Серега Колесов. Логично предположить, что кличка у Сереги — Колесо. А вот нет! Сережа гордо именуется у нас Мойдодыром, как раз за то, что начальник, или, возвращаясь к градации разрабов, team-lead. Серега вечно в ожидании дедлайна, и потому ему кажется, что курим мы слишком часто, а работаем слишком мало. Но сам Серега тоже курит, и никогда не отказывается прерваться на это вредное, но приятное дело. Он встает, являя миру свои метр и девяносто шесть сантиметров. Мойдодыр служил в армии, увлекается бодибилдингом, и, единственный на всю area, коротко стрижется. Уникальные для разработчика характеристики!

Я встала, пихнула Сашку в плечо:
— Го курить, Коробочка!
Сашка изобразил лицом мученика, но вынул сигареты и тоже поднялся. Друг за другом мы побрели между кубиклами в сторону курилки. Но так сразу покурить нам не удалось: когда вожделенная дверь уже была в непосредственной близости, в нее влетела Валерия Захаренко. Ах, эта Лерочка-Сахарок! Ножки, попка, блондинистые кудри! Очаровательная дурочка! Эта самая Лерочка таскалась к нам, как по режиму, набивалась мне в подружки, а сама, мне кажется, демонстрировала свои прелести бедному Птичке. Не уверена, обломится ли Лерочке, поскольку Таир на нее никак не реагировал.
— Ой, Ника! Привет! — заулыбалась Лерочка, хватая меня за руку, — а я к тебе иду!
— Привет, — я тоже вежливо улыбнулась, — мы идем курить. Ты с нами?
Лерочка радостно кивает.

Лерочка курит сигареты, которые между мужиками называются «кошачий тампакс», а по науке super-slims. Причем делает она это, как и все что она делает, очень по-девичьи. Галантностью у нас и не пахнет, так что я прикуриваю сама, и подношу зажигалку Лерочке.
— Как дела? — спрашиваю я, чтобы избежать необходимости рассказывать ей про свои дела. И Лерочка меня не подвела: принялась щебетать какую-то ересь про шмотки и мальчиков. «Мальчиков»! Господи, человеку четверть века, а она все называет своих поклонников «мальчиками»! Забавно слушать про «мальчиков» лет сорока, которые на Лерочку особенно падки…
От этих разговоров ушки у моих сотрудничков опустились, и они невежливо откочевали на другой край курилки, заведя разговор о работе. Я же стойко выслушала весь дежурный набор девичьего бреда.
— Ну, а у тебя как дела? — спросила Лерочка.
— Нормально, — пожала я плечами. И тут же задала ей вопрос, чтобы избежать необходимости что-то придумывать на тему «как у меня дела», — Слушай, Лер, а тебе не кажутся, что Таир сегодня особенно прекрасно выглядит?



Я ожидала, что Лерочка увлечется этой темой, но ошиблась. Она посмотрела на Таира мельком, и снова переключилась на меня:
— Таир, как Таир, ну его! А вот ты хорошо выглядишь сегодня. Только, я бы тебя накрасила. Хочешь, накрашу?
— Спасибо, не стоит. Я же вечно морду тру, всю красоту размажу.
— Фи! Не морду, а лицо. Даже личико! Ты такая симпатичная, Ника, а совсем этого не подчеркиваешь!
— Зато я сильно умная, — пошутила я и выбросила окурок. Лерочку в больших количествах было трудно выносить. Будь я мужиком, наверное, она не утомляла бы меня так сильно, у мужиков иммунитет к дурам, если они симпатичные и с большими сиськами. Лерочка трудилась в отделе кадров, или, как теперь говорят, в HR. В IT она не понимала ничего, зато неплохо понимала в людях. Мероприятия, проводимые Лерочкой, пользовались у конторского народа неизменным успехом. Именно Лерочка придумала, а может, вычитала и спионерила где-нибудь, большинство конкурсов и соревнований, званий «почетного кодера» и прочей подобной ерунды, которая делала жизнь разрабов не такой пресной и позволяла чувствовать себя на работе, как в любимом детском саду, где можно весь день заниматься интересным. Уже за одно это ее веселый щебет стоило потерпеть, да и дурочкой она не была, это я на нее наговариваю. Просто мы с ней очень разные.
Перекур закончился, Лерочка улетела обратно в свое гнездо на восьмом этаже, а мы с пацанами вернулись к своим электрическим друзьям.


Рабочий день закончился. Я собрала свои немногочисленные вещи в сумку, отсоединила нотик от монитора и захлопнула его. Серега неодобрительно заметил:
— Нежнее, нежнее с техникой!
Я улыбнулась:
— Не нервничай, Сергунь, не сломаю.
Протиснувшись мимо тумбочки с аквариумом, я выглянула в окно. Погода, с утра хмурая, к вечеру все-таки окончательно расстроилась и разрыдалась. Капли дождя текли по стеклу, взбивали в лужах веселые фонтанчики воды. Я поежилась. Зонта, конечно, у меня не было, а машина моя скучала сегодня в сервисе, ожидая новых колодок. Хорошо, что до метро не особенно далеко, но вымокну, как пить дать, насквозь. Я переместилась правее, чтобы получше рассмотреть парковку. Вон мое пустое место, вон Сашкин тазик, вон Таиров «Опель». Все не так плохо! Попрошусь у ребят, чтоб подвезли до метро. За моей спиной образовался Таир:
— Полощет?



— Ага! А я сегодня без машины, — я обернулась к сотрудникам и состроила лицо, как у кота в сапогах из «Шрека», — подбросьте меня кто-нить до метро?
— Поехали, — кивнул Таир. Я благодарно погладила его по руке:
— Спасибо!
Мы спустились вниз и бегом перебежали парковку, закрываясь от холодных струй сумками. Видел бы Мойдодыр, какой опасности мы подвергаем рабочие ноутбуки, он бы матерился! Таир открыл передо мной двери серебристого Opel Mokka и махнул рукой, приглашая садиться. Я нырнула в теплый и сухой салон, сунула сумку под ноги, устраиваясь поудобнее. Таир тоже сел, завел двигатель, включил дворники и габариты.
— Ну, куда едем? — спросил он.
— Та до метро, дальше я уж сама.
— Да ладно, я тебя отвезу. Чего ты будешь мокнуть? Куда едем?
— На Шильмана, это район Пушкинской площади.
— Знаю, где это. Там еще раньше на углу большой книжный был, да? — спросил Таир.
— Ага, а теперь вместо книжного кабак очередной открыли. Куда мы катимся? — голосом старушки на лавочке прокудахтала я. Таир фыркнул и вырулил с парковки.
Мы ехали по залитому дождем Энску. Серые улицы, отражение вечерних огней в мокром асфальте, светофоры и плотный трафик. Люблю свой город, даже когда он неприветливый и мрачный. Мы выехали на проспект, покрутились в переулках, выбираясь к Пушкинской площади, и встряли в тянучку на Мельниковской.
— Черт! Тут сейчас двадцать минут потеряем! — злился Таир.
— Давай до первого поворота, я выскочу, а ты переулками и на Московский свернешь? — предложила я, чувствуя свою вину за задержку.
— Ага, а ты вплавь? Сиди уже. Можешь покурить, — и Таир опустил стекло правой двери. Потом врубил магнитолу, порылся минуту в файлах, и по салону поплыл какой-то неведомый мне инструментал, идеально ложащийся на меланхолию дождя за окном. Я закурила, чтобы сделать момент еще более приятным.
— А ты на Шильмана живешь? — спросил Таир.
— Ага, бабушка-покойница мне королевский подарок сделала в позапрошлом году.
— Сталинка в центре, конечно, королевский подарок! Сталинка же?
— Ага, более того, трешка. Шестой этаж, лоджия, лифт старый, лестницы гранитные — песня просто.
— Круто, — восхитился Таир, — покажешь?
Я несколько растерялась — приглашать Таира в гости в мои планы не входило.
— Как-нибудь, — соскочила я с темы, — а ты где живешь?
— На Гагарина. Тоже от центра недалеко, — ответил Таир, — Квартира у меня попроще, никакого гранита и комнаты только две.
— Ты один живешь? — зачем-то спросила я.
— Один пока, — улыбнулся Таир. Я полюбовалась его улыбкой. Все-таки он очень красивый, наш Птичка.
Медленно, но верно, мы миновали перекресток и, наконец, свернули на Шильмана. Я показала Таиру въезд во двор, машинка подпрыгнула на ухабе в арке и мы остановились около моего подъезда.
— Спасибо тебе огромное, Птичка! — прочувствовано сказала я, выбираясь из машины,— до завтра!
Таир помахал мне, улыбаясь, и отчалил. Задние фонари мигнули в арке и пропали. Я улыбнулась сама себе и пошла домой.


Бабушкина квартира! Настоящий дворец, особенно в моем понимании. На третьем курсе я начала подрабатывать по мелочи и, как только средства стали позволять, разъехалась с родителями. Снимала комнатку у вокзала, совершеннейший клоповник, но мне и это жилье было за счастье. А в позапрошлом году умерла бабушка, папина мама, и оказалось, что она написала на меня завещание. Я никогда не была с ней особенно близка, к тому же на эту площадь были другие претенденты — папин брат и его семья, но бабушка оставила квартиру мне, и я не собиралась ни с кем делиться. Так я оказалась королевой в почти девяти десятках квадратных метров в тихом центре. К этому времени я зарабатывала уже вполне нормально, купила подержанный Рено Логан, покаталась по Европе и даже кое-что отложила на всякий случай. Много ли тратит девушка-программист? Так и получилось, что весь прошедший год мои заработки и приработки уходили на ремонт моего новообретенного дворца. Мрамора и красного дерева я не осилила, но в целом вышло миленько, чистенько, много бабушкиной антикварной мебели сохранилось и в целом получился почти ар-нуво.

Я поднялась по одиннадцати гранитным ступеням к площадке у лифта, вызвала чудо враждебной техники. Следом за мной в подъезд вошла, отряхивая зонт, Серафима Марковна, соседка с пятого этажа, пожилая интеллигентная еврейка в элегантной блузке и с седым барашком на голове. Она в любую погоду выгуливала своего старенького пекинеса, чьего имени я не помнила.
— Добрый вечер, Вероника! — вежливо кивнула мне Серафима Марковна, — Отвратительная погода, не правда ли?



— Добрый вечер, Серафима Марковна! Ужасная погода, — на автомате поддержала я светскую беседу. Лифт, чахоточно кашляя, прибыл, двери со скрипом разъехались.
— Вы знаете, Вероника, вас вчера искал один человек…Девушка. Наверное, вы ее знаете, она очень похожа на вас. Во всяком случае, одета и причесана совсем как вы. Приезжала на таком большом вонючем мотоцикле, не разбираюсь в них. Спрашивала, не знаю ли я, в какой квартире вы живете. Я решила не говорить ей. Если вы ее знаете, она у вас спросит, а если нет – подождет на улице, верно?
Девушка? На мотоцикле? Я удивилась, поскольку таких знакомых у меня не было. Может, это просто парень с длинными волосами? Но и таких знакомых парней с мотоциклом у меня не было. Ну, Серафима, ну удружила, конспираторша!
— Да, спасибо, я разберусь, — кивнула я, — Всего вам доброго!
Серафима Марковна выплыла из лифта на своем пятом, а я поехала дальше. Поковырялась в сумке в поисках ключей и, наконец, вошла. Дом, милый дом!
Я сменила рабочие джинсы на домашние, налила себе чаю и позвонила маме. Ежевечерний созвон — обязательная программа, даже если дочери уже стукнул четвертак и она давно уплыла из-под материнского крылышка. Быстро исполнив свой дочерний долг, я завалилась на кровать с распечатками. Завтра важный день, хорошо, что утром вернут машину.

Реверс:

Девушку зовут Ли. Не по паспорту, а по жизни. Девушка натянула кожаные перчатки со срезанными пальцами, собрала длинные волосы в пучок и надела шлем. Завела мотоцикл, крутанула газ, извлекая из мотора ревущую песню дороги. Kawasaki VN900, черный, какой же еще он может быть? Мотоцикл взревел, девушка стартовала.

Ли летела по вечернему городу, радуясь, что поток машин к ночи почти иссяк. По пустым, гулким от тишины улицам, навстречу влажному после дождя ветру. Заложила крутой поворот вправо, вкатилась в арку и заглушила мотор. Огладила бак своего байка, как гладят большую собаку, прощаясь. Нажала на «стоп», музыка в плеере прервалась. Ли сняла шлем. Светлые волосы рассыпались. Не торопясь, девушка вышла из арки во двор, подняла лицо вверх, пытаясь найти то самое окно.



За окнами жила своей жизнью сталинка в тихом центре. Ли вынула телефон, набрала номер. Гудки.
— Алло?
Ли помолчала, не решаясь начать.
— Алло? Кто это? Вас не слышно!
Ли облизала губы и прошептала:
— Привет.
— Привет, кто это?
— Выгляни в окно…
— И получи пулю в лоб? Не смешно! Кто это?
Взгляд Ли метался между окнами шестого этажа, в надежде поймать шевеление за шторами, какой-нибудь признак человеческого присутствия. Шторы не шевелились.
— Выгляни в окно, пожалуйста, — так же тихо повторила Ли.
— Зачем? Ты кто? Что тебе надо?
— Я Ли. Выгляни в окно, Вероника…
— Я нихрена не понимаю!
И тут Ли увидела тень на фоне освещенной шторы. Тень говорила по телефону. Ли улыбнулась и нажала отбой.

*Кубикл(сubicle) — рабочее место в офисе, одна из множества ячеек большого офисного пространства (area),
разделенного легкими перегородками, не доходящими до потолка.

Заглянула к нам перед работой, вот зачем, спрашивается? Смотрю - лежит, свежая, вкусная и 100 пудов интересная. А уже бежать пора. Начала читать с телефона в маршрутке, и забросила после первой же цитаты, а то бы не доехала до места назначения, т.к. смех без причины для окружающих... Восхищена тонким чувством юмора, остротой слога, подбором интригующих, многообещающих вступительных слов! До обеда полдня тырила телефон от всевидящих строгих начальственных глаз (у нас сотовые запрещены и заблокирован доступ во внешнюю сеть ). Когда наконец-то удалось прочитать, я была просто счастлива !

Аверс:
Пятница! Сегодня пятница! Просто передать не могу, как это меня радует. Особенно сильно я рад тому, что сегодня не планируется никаких баб. Сегодня мы с мужиками… Поверить в это сложно, но мы идем в театр! Васька сказал, будет круто. Он знает ребят из труппы, видел репетиции и пребывал в полнейшем восторге. Вообще-то я не такой уж хам и быдло, как иногда хочу показаться. Я конечно могуч, вонюч и волосат, но театр люблю, и музыку, и даже на балет могу себя заставить пойти, но это уже ради баб, только ради баб.

Бабы! Они — мое проклятие. Я только на четверть азербайджанец, на четверть хохол и на половину русский, но, судя по всему, восточной крови плевать, что я — почти славянин. Вышел я у мамы с папой, правда, ничего. Я размотал с головы полотенце, тряхнул волосами и с удовольствием глянул на себя в зеркало.



Хорош! Я состроил зверское лицо и напряг мускулы. Под смуглой (спасибо, деда Теймураз!) кожей заиграли бугры — трапеция, широчайшая, бицепс, трицепс – все на месте, за ночь не разбежались. «Смерть дiвкам!» — говорит бабушка Тася. И практика показала, что она права. Закончив нарциссировать, я расчесал волосы и собрал их в хвост. На одной конторе Михал Палыч, вальяжный дядька-архитект, обзывал нас, разрабов, павианами, за то, что почти у всех были хвосты, или хотя бы пышные «павианьи» гривы. Я натянул майку, проверил наличие в сумке зарядного, и запихал в нее многострадальный мой ноутбук. Можно было ехать на работу.

Сбегая по лестнице, я позвонил Ваське. Приятель мой мучился похмельем и бездельем:
— Здорово, Васисуалий!
— Привет, привет, — позевывая, поздоровался Васька.
— Вечером все в силе?
— Ну конечно, мы же договорились! Птиц, все будет шоколадно. Подснимешь себе там театралочку, как ты любишь, — Васька заржал.

Не очень-то я люблю это погоняло — Птица. Все деда же и виноват. Tair по-турецки — птица. Именно дед растрепал об этом моим еще школьным приятелям, и я стал Птица. Как-то я пожаловался одному мудрому человеку, а тот утешил меня в том смысле, что с фамилией Агаларов я вполне мог бы стать Галей, а это было бы куда печальнее. Так что я не жалуюсь.
— Не-не-не, Девид Блейн! Никаких театралок, — притворно ужаснулся я, — только эстетика и пивас! Лады, до вечера.
— Давай!

Вчерашний дождь отмыл крышу, но сильно попортил бока моего Опелька. Я прицокнул языком, оглядывая свою немытую лошадку, и пообещал ей мойку сразу, как высохнет грязь под ногами. Двадцать минут — и я на работе. О, вот Николашкин Логанчик, забрала уже. Круто вчера с ней покатался. Вот впервые вез барышню домой и ничего не планировал. Хорошо, что такие еще остались, которые не липнут ко мне. И хорошо, что это относится к Нике, я ее очень люблю. Она замечательный друг, очень живая и веселая, без всех этих девичьих ужимок. А мне этого так не хватает. Главное, она же симпатичная девочка, странно, что до сих пор не замужем…

Размышляя на эту тему, я поднялся на свой седьмой этаж, налил себе кофе и пошел работать.
Я люблю свою работу. Мы тут все любим свою работу. Ковыряясь в проекте, я так увлекся, что Сереге пришлось меня пнуть, чтобы я его услышал.



Серега интересовался, есть ли у нас планы на вечер, насчет по пиву в кабачке по соседству.
— Я пас, пацаны, — сказал Саня, — у меня у кума именины.
— Я тоже пас, — развела руками Никеша, — у меня планы.
— Ну и я пас, Серега, твои обязы*, — ожидаемо пошутил я.
— Ну вас всех! Поеду тогда к Катьке, раз вы меня кидаете, — сообщил Серега, но видно было, что он не особенно расстроился.

После обеда приперлась Лерочка. Вот не пойму я, чего она таскается сюда. Если б она меня клеила, я бы понял. Но она в мою сторону — ноль эмоций, я-то вижу. И Серега ее тоже не интересует, это еще виднее. Ну, не Саня же, отягощенный женой и дочкой? Остается только очевидный, но невероятный вариант — она дружит с Никой. Что между ними общего? Гламурка Лерка и наш брат Николаша? Небо и земля, черное и белое, одни сплошные антонимы.

Лерка громко защебетала какую-то херню, Санька демонстративно надел свои гигантские Koss-овские наушники. Серега написал в наш тимовский чат: «Ника, иди курить!» Я только посмеивался, глядя, как мучится Никеша. В конце концов, Ника все-таки пошла с Лерочкой в курилку, а я вернулся к коду.


Вот и вечер, волшебный вечер пятницы, когда впереди два выходных и тебя ничто не сдерживает. Кабаки переполняются планктоном, бухгалтерши топят тоску в шампанском, менеджерюги шикуют паршивым коньяком, а скромные работники клавиатуры нетерпеливо рыскают в плотном потоке, боясь опоздать на стрелку с друзьями. Именно так я рыскал, пока добирался домой. Быстренько переоделся, заскочил в банкомат за наличкой и рысцой погнал в метро.

18.45 показал мне телефон, когда я вышел из метро «Пушкинская». И пропущенный звонок. Я набрал Толика:
— Онотоле, ты звонил?
— Ты приехал? Васька звонил, он на подходе.
— Ну и я на подходе, — сказал я, сворачивая в сторону ДК Связи.

На ступеньках курил мой второй лучший друг — Анатолий Борисович Камильман, невысокий худощавый типчик известной национальности, стриженый замысловато. Логично, что человек с таким именем и фамилией просто обязан быть, во-первых Камилем, во вторых Вассерманом. Нечастые Толиковы девушки бывали нами жестоко обмануты, когда мы целыми неделями звали его строго Камилем, убеждая их в его прекрасном восточном происхождении. Потом кто-нибудь где-нибудь прокалывался, и очередная нимфа спадала с лица, получая вместо загадочного Камиля банального еврейского мальчика Толю, аспиранта и мелкого торгаша.

Мы поручкались, и я тоже закурил. Из-за угла почти сразу же вырулил Василий, разряженный в «фирму», с несколькими чахлыми розочками в руках. Василий Сибирцев — мой первый лучший друг, еще со школы. Когда отца перевели в Энск, я учился в пятом классе. Естественно, новенького, да еще и «чурку», не задел только ленивый. Васька особенно усердствовал, пришлось даже дать ему в морду. С тех пор мы и дружим, вот уже скоро пятнадцать лет. Толик появился на выпускном: случайно подписался за нас с Васькой в драке с отморозками из ПТУ, получил по харе, отсидел с нами ночь в ментовке, и нас как-то сразу стало трое.

Васька — мой главный конкурент в вопросах баб, поскольку морда у него смазливая и язык подвешен. Мы играем на контрасте – я жгучий восточный тип, он — стопроцентный сибирский сибиряк, белокурая бестия. В зал мы тоже ходим вместе, это Толяна туда не заманишь. Кроме того, про Василия надо отметить, что он сынок богатого папаши и может позволить себе прожигать жизнь, не заботясь вопросами пропитания. То есть, он числится директором в одной из папиных фирм, но я не уверен, что он помнит, как называется это несчастное ООО.



Итак, Василий прибыл и взял быка за рога. Мы купили билеты и заняли места в плохо освещенном зале ДК Связи. Зал этот знавал лучшие времена, но самодеятельный театр «Мельница», чей спектакль мы собрались смотреть, очевидно, пользовался успехом у публики. Зал быстро наполнялся, Толян грыз орешки, Василий стрелял глазами по хорошеньким театралочкам, а я играл в «Зуму» на телефоне. Свет погас, представление началось…

Ребята из театра заслужили свою популярность, говорю откровенно. Спектакль увлек меня почти сразу, играли они хорошо, и пьеса была небанальная. Речь шла об испанской инквизиции, главную героиню обвинили в ведовстве и к финалу собирались жечь. Девочка - ведьма была неподражаема. Тоненькая большеглазая брюнетка, хрупкая даже на вид, как китайская статуэтка, девочка горела на сцене тем ярким и сильным пламенем, на которое способен только настоящий талант. В паузах между действиями зал взрывался аплодисментами, и я хлопал громче всех.
Финальная сцена, занавес раздвинулся, являя зрителям прикрученную к столбу ведьму. Диалог с инквизитором, занесенный факел палача…



Девушка запела. Голос у нее был не особенно выдающийся, но чистый, а пела она так, что я забыл дышать:

В покаянии – искупленье!
Я молчу, и оскорбленье
Наношу я этим палачу,
Вот сейчас все крики стихнут,
Вот сейчас поленья вспыхнут,
Вот тогда-то я и закричу…

Страшно! Мне ли притворяться?!
Инквизитор мой под рясой
Греет не распятье, а пентакль*…
Так грешно ли это, право —
Я хочу услышать: «Браво!»
Прежде чем закончится спектакль!

Ветер ластится к ладони…
Жаль, меня не похоронят,
Пеплом разлечусь по миру грешному…
Эй, палач, ну где твой факел?!
Лучше хохотать, чем плакать!
Я сгорю, и будет все по-прежнему…

Поджигай,
Хотя б согреемся!
Было б лето, было б хуже!
Пока живы мы – надеемся…
Черт — не страшен, бог— не нужен!

С последними аккордами палач швырнул факел на кучу хвороста и ленты алого шелка взметнулись к потолку, изображая пламя. «Ведьма» страшно закричала и занавес опустился. Я вскочил вместе со всем залом, отбивая ладони, заорал «Браво!». Скептичный Толик удивленно оглянулся на нас с Васькой. А мы орали, хлопали и пребывали в полном восторге.

Из-за занавеса вышли на поклон актеры. «Инквизитор» и «Ведьма» раскланивались публике, принимая букеты. Я схватился за Васькины розочки, стараясь отобрать у него букет, но Васька не отдал, потянул к себе. Несколько секунд мы перетягивали несчастный букет, пока наш высокоумный друг Толик не прокричал:
— Разделите на два, дебилы!
Васька от щедрот сунул мне три не самых помятых цветка, и я ломанулся к сцене.

Расталкивая плечами других поклонников «ведьминого» таланта, я все-таки опередил Ваську и подобрался к сцене. Сунул свои чахлые цветочки, и когда улыбающаяся «ведьма» протянула к ним руку, схватил ее и поцеловал тонкие пальцы. Актриса глянула на меня внимательно, и вдруг даже сквозь килограмм грима я увидел, что она покраснела. Кивнула и поскорее переключилась на Ваську и прочих букетодарителей.

Я выбрался из толпы обратно в зал и подошел к Толику, одиноко стоящему в проходе.
— Вы че, крыша поехала? — поинтересовался Толик.
— Да ты тупизна просто, Онотоле! Блин, какая пьеса, какая девушка! — я все еще пребывал под впечатлением.
— Только честно, Таирка, — специальным голосом проговорил Васька, подошедший сзади, и положил руку на мое плечо.



— Да как?! — удивленно выпучился я на Ваську. Дело в том, что условная фраза «только честно» обозначала, что Ваське нравится та же девица, что и мне, и завоевывать ее расположение мы условились честно, на голом обаянии, без запрещенных приемов вроде больших Васькиных денег или моих бойцовских данных. И, если она была произнесена, значит, Васька знал, как выйти на эту актрису и познакомиться с ней поближе. Значит, я могу попробовать!

Тут Васька понял свою ошибку, но было поздно. Теперь ему придется поделиться выходом, он достаточно знал меня, чтобы понять, что я запал на «ведьму» на полном серьезе. Скорчив печальную рожу, Васька сказал:
— Ладно, я проведу тебя за кулисы, хрен с тобой.
Толик кивнул:
— И я, и я пойду. Ведьма там может и одна, но меня вполне устроит какая-нибудь четвертая селянка.
Василий вынул телефон.

Реверс:

Актрису зовут Вера. Верочка. Она пьет мало, тянет один бокал вина уже полчаса. Актриса смотрит на режиссерских приятелей, черненького и беленького. Послепремьерный банкет только для своих, но левых набралось как-то неприлично много. Все они наперебой хвалят режиссера, постановщика драк, автора песен и конечно Ведьму и Инквизитора. Вера слушает в пол уха. Она думает о другом. Совсем не о том, что сегодня была прекрасна, не о том, что Ведьма ей удалась, что эта роль лучше, чем Женевьев из прошлого спектакля про французских аристократов начала прошлого века. Не о том, что Инквизитор набрался и активно подкатывается к девочке из кордебалета, а у него в октябре свадьба. Не о том, что режиссер зазвездился, и тянет одеяло на себя, как будто актеры вообще никакого участия в успехе постановки не принимали. Не о том, что Палач и Четвертый Стражник поют под гитару в углу, и к ним, плюнув на режиссера с его амбициями, откочевала большая часть участников пьянки. Не о том, что звуковик ругается с костюмершей, да так, что всем понятно, что проснутся они завтра в одной постели….



Вера думает о юноше. Юноша заразительно смеется, болтает без умолку, вокруг него уже собралась стайка барышень, многие из которых принимают его за актера. Но он не актер…
Вера думает, не смыть ли ей грим. Но не смывает…