Династия Белик - Страница 41 - Форум, посвященный играм The Sims 4,3,2,1

Моя жизнь никогда уже не станет прежней. Даже странно, что Земля до сих пор вертится, Солнце неизменно каждое утро встает и каждый вечер уходит в закат, люди всё так же ходят на двух ногах и изъясняются привычным языком, в то время как для меня мой собственный крохотный мирок рухнул. Пришлось приложить немалые усилия, дабы собрать воедино те жалкие обломки, что остались от него.
Каждый раз, когда я закрываю глаза, картины того ужасного дня снова и снова восстают в моей памяти. Промозглое утро не принесло с собой ни света, ни тепла. Зима в тот год наступила рано, улицы были уже белы вовсю. Весь день шел снег, от чего было холодно и сыро. В доме траур по безвременно ушедшему сыну главы семейства. Наш с тобой отец - Арсений Дмитриевич Белик, да упокоится его душа с миром, был казнен через повешение за покушение на жизнь императора Александра II.
Убийство не состоялось, но участь террориста от этого не улучшилась: его скрутили на месте и судили по всей строгости. 3 сентября 1866 года я наполовину осиротел. Но на этом наши горести не окончились. Пекарня отца была конфискована, деда принудительно отправили в отставку. А потом и меня с братьями забрали из семьи, дабы передать нас на воспитание в чужие семьи, которые оградят наши головы от революционных помыслов. Мне тогда шел седьмой год, и я уже сносно разбирался во всём происходящем.
Через время, когда утихомирилось чувство страха, когда я перестал вскакивать по ночам, просыпаясь от собственного крика, переполненный злостью от бессилия и отчаяния, я твердил про себя, что не стану чужих людей папенькой и маменькой величать. Лучше умереть, но не подчиниться!
Когда за нами приехала городская полиция, бабушка украдкой торопливо сунула мне в карман несколько монет, но в тот миг я даже не обратил на это внимание.
Я до сих пор, как и в тот злополучный день, до боли сжимаю кулаки при одном только воспоминании о грубых руках, неумолимо вырывающих малышей из объятий рыдающей матери. Гаврилу было всего три года, а Тимофею и Даниле едва исполнился год.
Меня силой запихали в карету, где уже сидел Гаврил, вжимаясь в самый угол и беззвучно всхлипывая. Было похоже, что он просто икает, но дрожащие плечи выдавали его. Мне на руки всучили испуганного Тимофея, а Данила беспокойно кряхтел в лапах здоровенного верзилы, которому не нашлось место в карете, оттого он восседал на козлах.
Я тогда, помню, в окошко выглянул, хотел на мать посмотреть, запомнить ее, ведь догадывался, что мы можем больше не свидиться вовсе. Да только не такой бы хотел её помнить, какой она предстала в тот миг: упавшая коленями в снег, с руками в мольбе протянутыми вперед, а глаза… их даже не видно было, на месте глаз только вода, которая лилась и лилась через край. И не было конца и края той воде. Я смотрел и думал, почему снег под ней не тает, ведь столько слез льется? Глупо, правда?
Так я и смотрел, пока точка, в которую превратился наш дом, не перестала быть различима на белом фоне. Тимофей и Гаврил уснули, уставшие от долгого плача, а наши стражи сидели молчаливые и угрюмые.
Дорога была долгой и трудной. Снега тут было меньше, да и тот, который лежал на земле, был подтаявшим, повсеместно проглядывала вязкая грязь. Карета то и дело застревала, и тогда мужики, чертыхаясь, выходили наружу и выталкивали её. Потом они снова вваливались в карету, принося с собой всё новые и новые порции грязи на подошвах, холодного воздуха и снега, прилипшего к одеждам. Снег медленно таял, и под ногами вскоре образовалась грязная лужа.
За маленьким круглым окошком конного экипажа густые боры сменялись широкими полями, на смену полей вновь шли леса, а солнце медленно клонилось к закату.
Почти стемнело, когда мы проезжали по узкой извилистой колее, обрамленной по обе стороны частоколом высоких дубов, и карета вновь безнадежно увязла в черной жиже, не имея никакой надежды продолжить движение. Взрослые, что сидели в карете, вышли наружу, оставив двери незапертыми, и, громко бранясь, встали позади кареты, которая вскоре начала немного раскачиваться взад и вперед под натиском выталкивающих ее рук. Еще немного поднапрячься и колеса будут спасены из грязного плена. Я осторожно выглянул и убедился, что на меня никто не смотрит. Более подходящего момента могло не представится. Тогда-то я и решился на побег. Выскочил из кареты, крепко прижимая Тимофея к груди, и пустился бежать со всех ног по едва различимой дороге. Каким же тяжелым был мой младший брат!
Тропа была не прямая, а постоянно петляла и извивалась, поэтому уже через несколько шагов я оказался надежно скрытым дубами от посторонних глаз. Пробежав еще немного, я увидал, что дорога разделяется надвое и наугад выбрал направление. Как скоро меня хватились, никогда не узнаю, да только я даже окриков не слышал за спиной.
Ты спросишь, почему я не взял с собой Гаврила? А ты, братец, лучше спроси, где теперь Тимофей? Правильно, что я не взял Гаврика! Теперь-то он жив-здоров, хоть и где-то с неродной семьей живет. А возьми я его с собой - худо бы ему пришлось, мог бы и пропасть совсем.
Бежали долго. Тяжело было тащить Тимку, я поставил его на землю и взял за руку. Тимоха бежал очень медленно, а когда я подгонял или тянул за руку, надеясь хоть немного ускорить, он и вовсе падал на землю. Ну хоть реветь не начал. Отдышавшись, я снова брал младшего на руки. Но потом я совсем устал, что и один еле передвигал ноги. Мы остановились, сердце бешено колотилось в груди. Оба шумно хватали ртом воздух, но радовало то, что это был единственных звук, нарушавший тишину. Значит, коляска где-то далеко от нас.
Переведя немного дух, мы поплелись дальше и вскоре достигли какой-то небольшой деревни. Приземистые домики с покатыми крышами стояли нестройными рядами. Деревенька была небогата и состояла всего из пары улиц. Поселенцы еще не спали, во всех домах светились одно или два окна, а из печных труб валил белый дымок.
Сил моих почти не осталось, руки и ноги дрожали от напряжения. Поначалу кинулся к первому же дому, но потом испугался, что там меня быстро найдут. Побрел дальше. Почуяв чужаков, на нас начали лаять собаки. На шум вышел хозяин одной избушки и окликнул меня. Я ему сразу всё и рассказал без утайки. Мужик долго вглядывался в даль, потом пригласил войти в дом, представившись Сергеем. Как было там тепло и хорошо. В горнице нас встретила женщина с мягким голосом и добрым лицом - молодая хозяйка дома Ольга. Нас с Тимкой усадили за стол и дали теплого молока и хлеба. Пока мы ели, хозяин пересказал жене нашу историю, они в пол голоса о чем-то поговорили между собой. Я слишком устал и был занят едой, чтобы слушать их разговоры.
Потом для двух беглецов и мягкая перина нашлась. Едва моя голова коснулась мягкой постели, я тут же провалился в неглубокий и беспокойный сон, в котором по пятам за мной гнались царские прислужники с собаками.
Мне казалось, я только прикрыл глаза, а меня уже будят: мягко, но настойчиво потрепали по плечу и тут же подняли чьи-то руки. “Нашли!” - сразу подумал я. Но мягкий голос предотвратил приступ паники: “Пошли, надо спрятаться”. Вместе с Ольгой и Тимофеем мы спустились в темный погреб и сидели там, стараясь не шуметь. Я слышал как над нами скрипят половицы и раздаются знакомые голоса служителей полиции и хозяина дома. До меня долетал только гул голосов, но разобрать слов не представлялось возможным. Казалось время остановилось, и они вечно будут ходить над нами, а мы будем сидеть в кромешной тьме, боясь даже вздохнуть. Я страшился и злился одновременно. Тогда я думал, что если враги спустятся сюда, то я буду с ними драться, буду кусаться, царапаться и бить их кулаками. Не дамся им! И брата не отдам! Я так расхрабрился, что готов был уже сам выскочить из своего убежища и броситься на супостатов.
Вдруг Тимка заплакал. Так отчаянно и громко, что это звучало как набат. В горле у меня пересохло. Женщина пыталась утихомирить ребенка, но ничего у нее не выходило. “Всё пропало!”, - эта мысль больно кольнула в самое сердце. Сразу куда-то пропала вся моя решительность и смелость.
Вдруг стало так светло, что стали различимы лица тех, кто делил со мной тесное помещение погреба. Я не сразу понял, что это открылась крышка погреба и под пол проник свет керосиновой лампы. “Подымайтесь сюда, они ушли”, - раздалось сверху. Оказалось, что полицаи не услышали Тимкиного плача, потому как были уже за воротами к тому моменту.
Спать больше не хотелось, я ворочался с боку на бок, прислушиваясь ко всем шорохам. Под утро сон всё же сморил меня, но не надолго, ибо с рассветом в этом чужом для нас с братом доме проснулась жизнь. Только сейчас я увидел, что тут живет целая гурьба маленьких ребятишек. Мы угодили в большую семью. Два лишних рта. Теперь, когда черная карета была от меня далеко, а сам даже не знал, где нахожусь, я недоумевал, что дальше нужно делать, куда податься.
Решение пришло само собой, когда я случайно услышал разговор хозяев дома: “С малышом-то мы справимся, у нас своих-то целый выводок, одним больше будет - не беда. А вот со страшим хлопот не оберемся, его быстро обнаружат, да на себя еще беду накликаем”.
Сможешь ли ты теперь понять меня и простить, ежели я сам себя корю за то, что оставил Тимофея, а сам ушел. Тогда я думал, что это ненадолго. Я им деньги свои, которые мне бабуля в карман сунула, на видное место выложил и тихонько один покинул избу, что даже никто не заметил. Чаял я, что найду нам надежное укрытие и вернусь за Тимкой, тогда вместе и убежим. Я был мал еще, дабы уразуметь, что не все так просто, как виделось мне-несмышленышу.
Деревушка была совсем маленькая - всего несколько улиц, да одна площадь с лавками и церквушкой. Даже школы не было. Под надзором любопытных глаз я довольно быстро пересек поселение от одного края до другого и пошел дальше, не останавливаясь. Какие мечтания рисовались у меня тогда в голове, я уже плохо помню, но только не сбылись они, а я остался страшно расстроен и разочарован. Я весь день скитался по лесу, выходя кое-где на опушки. Погода стаяла теплая и солнечная, снег таял.
Неудивительно, что в незнакомом лесу я заплутал, не понимая даже, в какой стороне осталась деревня, поэтому просто шел не стараясь разобрать дороги. Когда начало темнеть, я вышел из леса. Впереди меня далеко простиралось ровное поле, а за полем в дымке, цеплявшейся за печные трубы, виднелись очертания города. Как я узнал позже, это был Алейск. Сперва я обрадовался, что увижу снова дома и людей. Эта мысль окрылила меня и предала сил. Несмотря на голод, который мучил меня уже несколько часов кряду, я побежал вперед, боясь, что видение растает как мираж. Внезапно в душу закрался страх, а что если там меня уже ищет городская полиция? Я сбавил шаг, но продолжал идти навстречу надежде.
В городе меня действительно искали. Они будто ждали, что я непременно доберусь туда. Хотя, может, мне это только почудилось. Может, это нормально, когда по городу в каждом проулке туда и сюда снуют полицейские.
Мне некуда было идти, я боялся кому-нибудь довериться и рассказать о своей беде. Меня страшила одна только мысль о том, чтобы снова так же беспечно, как и в первый раз, искать приют в первом попавшемся доме.
Как-то случайно вышло, что я примкнул к городским беспризорникам. Они приняли меня к себе как родного. Я безмерно им благодарен за всё, что они для меня сделали. Я был в долгу перед теми, кто ежедневно и ежечасно спасал мою жизнь, укрывал от полиции, давал теплый кров и еду вдоволь, поддерживал морально. Под гнетом чувства благодарности я грешил в угоду своим спасителям.
Это постыдный период моей жизни, посему прошу смилостивиться надо мной и избавить от необходимости в подробностях описывать, чем мы тогда занимались.
Пять лет минуло как один день. Я не забывал своего брата ни на минуту, но путей выхода из постигшей нас беды не видел. Что я мог сделать? Сам еще мал, без денег, без родни, в окружении сомнительных товарищей, скрываясь от представителей власти, опасаясь угодить в приют. Последнего я боялся больше всего. О детском приюте сказывали столько страшного, что кровь холодела при одной только мысли оказаться за его стенами.
В ту пору я копил деньги. Монеты появлялись из разных источников: иногда мы продавали ненужный хлам, который накануне нашли или взяли, где плохо лежало. А иногда попросту крали деньги у зазевавшегося растяпы. Бывало, что и работенку какую выполняли за копейки: дров нарубить, рыбы наловить, огород вскопать или еще чего-нибудь. Выбирать не приходилось.
Однажды настал такой день, когда я решил: “Пора!”. И отправился в ту деревню, где в старом обветшалом домике оставил своего брата Тимофея. Подсчитав, я решил, что ему уже должно быть исполнилось шесть лет - столько мне было, когда казнили отца, а сам я стал скитальцем без рода и крова.
Как и в день моего бегства, дорога была устлана снегом, который сверкал от яркого солнца всеми цветами радуги. Обрамленная деревьями дорога извивалась и петляла, то и дело меняя направление. Сперва я шел спешно, сгорая от нетерпения заключить Тимку в объятия, а потом устал и немного сбавил шаг. Я думал о том, что скажу ему при встрече, как попрошу прощения за то, что бросил его и трусливо сбежал, оставив на попечение чужих людей. Надеюсь, к нему были добры! Только бы он был здоров!
К вечеру показалась та самая деревушку, которая в страшную ночь побега укрыла меня от неприятеля. На окраине мне встретились местные жители, которые с интересом разглядывали меня, но заговорить так и не решились. И я не заговорил. Не до них мне было - я спешил к брату!
Помню, как душа была охвачена трепетом, а усталость как рукой сняло: меня подгоняло предвкушении долгожданной встречи с родным и дорогим мне человеком. Вон впереди идут гурьбой мальчишки и о чем-то весело разговаривают. Я напряженно вглядывался - нет ли Тимки среди них?
Когда ребята подошли ближе, и лица стали хорошо различимы, стало понятно, что моего брата среди них нет. Но я не расстроился, а зашагал дальше по узнаваемым улицам.
Вот она - противоположная окраина деревеньки! Именно тут полицейские рыскали в поисках двух беглецов, а два маленьких братика укрывались от преследователей в тёмном погребе. Совсем скоро вон за тем домом покажется огромное дерево, длинные ветви которого нависают над приземистым домиком. Должно быть летом, когда на деревьях появляется листва, широкая крона могучего молчаливого стража укрывает половину крыши дома.
Но что же это? Я остановился как вкопанный. Нет сомнения, что это именно то место. Но где же дом? Вон же то самое древо! Или это не оно? То дерево, вроде, больше было. Или это я сильно вырос за пять-то лет? Там, где я ожидал увидеть дом семьи наших спасителей, было просто пустое место. Как сквозь землю провалился! Будто чья-то могучая рука взяла и вырвала один дом из улицы, не потревожив остальные постройки.
В недоумении я оглядывается по сторонам в надежде найти ответы, пока ко мне не подошла бабушка из соседнего двора:
- Ты кого ищешь, мил человек?
- Дом тут был пять лет назад...
- Ах, дом... Ну, жил тут Сережка Сапожкин с семьёй. А ты из их родни будешь?
- Да... Э... Племянник я его, - соврал я не моргнув глазом.
- Так погорели они, сынок. Огонь прибрал всё подчистую.
При этих словах меня самого словно жаром обдало.
- А сами они… все сгорели? - произнес я, чувствуя как сердце перестает биться, а к горлу подступает огромный комок.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем старуха снова заговорила.
- Нет!
Окаянная еще помедлила немного.
- Не все. Большая часть семейства уцелела. Да токмо жить-то им негде стало, вот они и уехали в Урюпино к родичам своим.
- А кто… погиб?
- Старшенький сынок - уже почти жених был, да один приемный малец - до того был бестолковый, прости Господи.
Старая начала поспешно креститься, а я, не в силах сдержать набежавших слез, зашагал прочь от этого места, которое и сейчас, казалось, источает зловоние дыма и гари.
Можешь ли ты себе вообразить, как я терзался от полученной вести? Никогда я не проклинал себя так яростно, как в тот миг. Никогда прежде я не был в таком отчаянии, что искренне желал себе смерти. Одно только останавливало меня от сведения счетов с жизнью. Я боялся навлечь на себя еще больший грех, чем уже совершил. Я понимал, что даже снискав кару на свою бедовую голову, уже ничем не помогу брату.