Аверс: Я нажала «Позвонить». В трубке раздался длинный гудок, потом еще один и наконец:
— Слушаю.
— Я подумала об этом. И захотела тебе позвонить. Давай пойдем в ресторан. Я надену платье.
— Я люблю тебя, — прошептал Каминский в трубке.
Я закрыла глаза, пытаясь удержать охватившие меня эмоции. И зажала рот рукой.
— Я так люблю тебя, — прошептал Каминский мне в шею, прижимая меня к себе.
Я укусила себя за ладонь. И, слава богам, это хоть немного помогло…
Мы долго и нежно целовались в коридоре. Потом переместились в спальню и там окончательно и бесповоротно помирились.
Мне кажется, я подсела на Каминского, как на наркоту. Когда я с ним, я забываю… слишком сильно забываю о себе самой. И когда я с ним, мне хочется претворять в жизнь все эти сахарные глупости. Даже купить платье. Что это? Волшебная палочка? Да, я вижу его, и ноги подкашиваются от желания, в этом все дело. Слишком ярко. Слишком хорошо. Идеальный секс. Секс до небес. И кое-что еще. Его манера говорить по телефону. Прядь, упавшая на глаза. То, как он настраивает гитару. То, как он, чертыхаясь, натягивает узкие джинсы. Как он ест. Как он встряхивает волосами, прежде чем собрать их. Его голос. Его запах. Все то, из чего состоит Влад Каминский, змей-искуситель Каа, мальчик Слава. Бог ты мой, неделю назад он был просто мальчиком Славой. А сегодня я лежу у него подмышкой, полумертвая от бесконечного и фееричного секса, и не могу заснуть.
А он спит, и пахнет полынью. Надо узнать, какая у него туалетная вода, божественный запах. Его светлые волосы щекочут мою шею. Его цепочка врезалась мне в щеку. Его дурацкий перстень со львом поблескивает в свете уличных фонарей. Он, он, он… я задыхаюсь рядом с ним. Я слишком много думаю о нем. Я не хочу! Я НЕ БУДУ! Я завтра позвоню Ли. Или поеду к Агаларову и изнасилую его прямо в больнице. Мне нужно перебить ЭТО. Срочно!
***
Я притащила свое измученное тело на работу и даже заставила себя разобрать почту. Потом сдалась и побрела в реструм за кофе. Три порции экспрессо я бодренько слила в одну большую кружку, вооружилась сигаретой и вышла в курилку. Спать хотелось нечеловечески, тело болело и ныло, хотелось лечь и выспаться во всех позах и в гордом одиночестве.
Утро у меня было туманное. Каминский подскочил, как ошпаренный и, матюкаясь, принялся бегать по квартире и одеваться. На мой невнятный вопрос насчет что случилось, он объяснил, что у него через пол-часа важная встреча по фармоборудованию, а он проспал, и все, пипец, и вот мне ключи, и пусть бы я спала дальше. От слов про ключи шкура на мне поднялась от ужаса. Я вскочила, как ошпаренная, плеснула в лицо водой и выбежала из квартиры чуть не раньше, чем Влад. Каминский поймал меня в подъезде, и за руку вывел наружу. Я прощебетала:
— Ну, пока, — и дернулась к своей машине, но Каминский не повелся, он привлек меня к себе и железным тоном высказал мне:
— Ты сейчас поедешь на работу сама, только потому, что мы проспали, поняла? Еще ты сейчас возьмешь ключи, и нечего закатывать глаза. Тебя забрать после работы?
— Нет, я хочу домой. Влад, я хочу побыть одна, я устала! И прекрати совать мне ключи!
— Хорошо, я не настаиваю. Увидимся завтра на репе. И после репы ничего не планируй — Solid едет в тур по пяти городам, в пятницу стартуем, меня не будет дней десять. Ты же понимаешь, что мне нужно набраться вдохновения перед туром, да? И возьми уже, черт побери, ключи, Вероника!
— Не возьму.
Очевидно, я так это сказала, что Каа сдал назад. Он пожал плечами, поцеловал меня, и мы бегом разбежались к своим машинам.
Я отхлебнула кофе, глаза мои двигались бессистемно, перепрыгивая с соседнего здания на желтый клен, с клена на телевышку вдалеке, с телевышки – на парковку. О, а вот и тот, кто поможет мне перебить бесконечную сладость Влада. Вернее, та. Девушка со вкусом горького шоколада. На парковку вкатилась маленькая Chery QQ противного зеленовато-желтого цвета, и из нее выпрыгнула Лерочка Захарченко в своем рабочем виде – каблуках, мини и кудрях. Я вынула телефон и набрала ее:
— Привет. Это я.
— Привет, — ровным голосом отозвалась она.
— Я хочу к тебе в гости. В пятницу вечером.
— Я поняла. Тебя забрать после спектакля?
— У меня нет спектакля в эту пятницу.
— Хорошо, я заберу тебе после работы.
Ни единого вопроса, ни единого возражения, ни единого слова, только согласие и слишком явная радость в голосе. Не слишком ли опасную я выбрала игрушку на вечер пятницы, а? да пофиг! Все сгодится, лишь бы только не думать о Каминском.
Я дожила до вечера, и даже не уснула, и даже выправила несколько багов, и даже шутила с мужиками. Мойдодыр уехал пораньше с намерением посетить Таира в больнице. Я передала ему привет.
Наконец, рабочий день кончился. Я поставила свой личный рекорд по протискиванию в плотном трафике и оказалась дома. Дома все было каким-то пыльным, странным и чужим. Я выбросила ведро увядших цветов, распахнула окна в сырую сентябрьскую ночь и уснула.
***
Четверг был прекрасен. Выспавшись и плотно позавтракав, я была готова на все запланированные мной подвиги. Особенно на главный — отказать Каминскому после репы. Я обдумывала этот момент все утро – может, просто не ходить на репетицию? С какой стати? С какой стати какой-то Каминский отберет у меня репетицию? Нет, я пойду. Мы порепетируем, а потом я уеду домой. Или к Лильке, чтобы вернее не получить срывающего с петель мои двери Влада. В общем, оставался крохотный вопрос: как я скажу ему, что сегодня ничего не будет? Перед тем, как он уедет в свой гребаный тур на десять гребаных дней? Как я скажу, и как мне удастся помешать ему запихнуть меня в пыльный прокуренный туссон и отвезти на Посольскую, и делать со мной все те вещи, от одной мысли о которых у меня подгибаются ноги? Как? А хрен знает.
Я оттрубила смену, стараясь погружаться в работу поглубже и не думать о репе, вечере и Владе. Мне это почти удалось. Наконец, время подползло к шести и я закоммитилась. Машина моя сиротливо стояла между двух пустых мест – таирового и коробочкиного. Я села за руль, и какое-то время собиралась с мыслями. Я все еще могу позвонить Виталику, сказаться больной и укатить к Лильке. Но я не сделала этого, я поехала на Пушкинскую.
И как в романах: мы встретились. Я надела каменное лицо, вежливо поздоровалась и движением бровей обозначила свое нежелание ничего демонстрировать труппе. Каа, а точнее Славик, опустил плечи, но принял правила игры. В последнее время он такой покладистый, просто ужас.
Мы прогнали несколько сцен, Виталик покривился, но, к всеобщему удивлению, наши со Славиком сцены остались почти не тронуты вечным Дроботовским «Стоп! Прекратили рвать кулисы!»
А потом Виталик возвестил:
— Репетиция окончена, всем спасибо, все свободны до следующей недели!
И я вплотную подошла к тому самому объяснению, которое мне предстояло. Я быстренько переоделась в цивильное и собралась было малодушно сбежать без всяких разговоров, но надеялась я зря — Влад схватил меня за локоть на выходе из ДК.
— А почему ты на машине?
— А почему нет? Ты же не спрашивал вчера моего мнения. Так что я ведь не обязана, верно? Я никому ничего не обещала.
— Вера, хорошая моя, ты этого не сделаешь! У меня тур, у меня полная голова проблем, у меня Пашка пьет по-черному, у меня заказ на оборудование нарисовался, и вот только обидки на то, что я не спросил твоего мнения мне сейчас жизненно необходимы! Прошу тебя, садись в машину. Я не видел тебя сутки, у меня ломка, ты понимаешь?
У меня тоже ломка. Именно поэтому я сдвинула брови и аккуратно вынула свой локоть из его пальцев:
— У меня планы, Влад. Всего тебе хорошего, пусть твой тур будет мегауспешен. Пока!
Каминский состроил такое лицо, будто у него болят зубы:
— Я не знаю, почему ты это делаешь, но это жестоко. Тебе еще будет стыдно за это. Я сейчас поеду в «Роджер», нажрусь, и в субботу в Райске вместо концерта будет вялое музицирование бодунных уродов из Энска. И все это будет на твоей совести, Вера!
— Это будут только твои проблемы, Влад. Я все сказала. До встречи.
И я решительно двинулась в сторону своей машины. Подошла, поглядела в темное стекло: Каминский стоял, заложив большие пальцы за петельки джинс, и смотрел мне в спину. Я села за руль. Он стоял. Я завела мотор. Он стоял. Я раздраженно ударила кулаком по рулю и выскочила из машины. В два прыжка я оказалась около него и всадила кулаки в его широкую грудь:
— Не смей меня принуждать! Никогда и ни к чему! Слышишь? Я не поеду с тобой, не поеду!
Влад легко коснулся моего лица кончиками пальцев. Глаза-льдинки смотрели, казалось, прямо сквозь кожу, прямо туда, где я двумя руками держала себя за горло, заставляя отказаться, уехать уже и не устраивать мелодрам. Я развернулась и снова села в машину. Не поднимая глаз на все еще неподвижно стоящего Каминского, я вырулила на проезжую часть и влилась в поток. В последнюю секунду я малодушно кинула взгляд в зеркало заднего вида. Каминский стоял и смотрел мне вслед. Я… нет.
***
Когда я ввалилась к Лильке вся в соплях, сестра сразу поняла, что со мной:
— Эй, что это за узник ПМСа? Давай ка, умой морду, попей чаю и спать-спать. Не хочу ничего слышать, все, что ты сейчас хочешь навесить мне на уши — это чистый ничем не замутненный «играй гормон». Спать, спать!
И я безропотно попила чаю, сожрала в одно лицо целую плитку шоколада и свернулась клубочком на лилькином надувном матрасе. Проверила календарик в телефоне – действительно, ПМС, не иначе – день «Х» запланирован на воскресенье. Ну, во всяком случае, на мои пятничные планы это не повлияет. С этой мыслью я и уснула.
***
Пятничный дух витал в нашей area с самого утра. Все шлялись по комнатам, бесконечно курили, размазывали свои несчастные дела и задания, и я в том числе. Ближе к обеду прискакала Лерочка. Я называю эту девушку тем именем, какой образ в данную секунду она представляет наблюдателю. Так вот, явилась Лерочка. Весело щебеча глупости, она утащила меня в курилку. Мы покурили, потрепались ни о чем, а когда вышли из курилки в коридор, Лерочка схватила меня за локоть:
— Ты не хочешь помыть руки, Ника?
— Нет, с чего бы?
— Мне кажется, нам НУЖНО помыть руки, — и она распахнула передо мной дверь туалета. Я пожала плечами, вошла и открыла воду. Лерочка тоже вымыла руки. Старательно, с мылом. Долго. Так долго, пока не убедилась, что кроме нас в туалете никого не осталось. И тогда она перекинулась в Ли.
Ли схватила меня и буквально затолкала в кабинку. И там, в тесной кабинке офисного туалета, посреди рабочего дня, Ли в каблуках и макияже, Ли в шкуре Лерочки, очень быстро и очень профессионально показала мне небо в алмазах.
Она закрыла мой рот своим, поймала мой финальный стон, дождалась, пока судорога удовольствия отпустит мое тело и только тогда отпустила меня. Я снова увидела эту ее улыбку, улыбку победителя. Вот кто настоящий альфа-самец. Вот кто не признает поражений. Вот кто запросто прижал меня к стене офисного сортира, и я даже не пикнула, завороженная исходящей от нее силой. Я подумала, смогла бы я отказать ей, если бы это она уезжала сегодня в тур? И смотрела бы она на меня так, как смотрел Каминский? Или просто заставила бы меня?
Ли приложила палец к губам, послушала немного, а потом выскользнула из кабинки. Я нажала на кнопку смыва и тоже вышла. Судя по всему, наше уединение никто не нарушал. Мы снова вымыли руки, я умылась, Ли накрасила губы. Потом прошептала мне:
— Я приеду в шесть, — и упорхнула.
А я пошла в курилку, выкурила еще одну сигарету и медленно и вальяжно побрела на рабместо. До шести оставалось не так уж много времени.
Я вышла на крыльцо, поискала взглядом машинку Лерочки, но не нашла. И полезла за сигаретой. Когда я подняла глаза, то увидела, как по подъездной дороге вкатилось на территорию нашего бизнес-центра черное чудовище фирмы Kawasaki. В черном и кожаном прикиде, за темным поляризованным стеклом шлема ни один человек в мире, ну, во всяком случае, в офисе, не узнал бы Лерочку Захарченко. Я выбросила окурок, надела протянутый Ли шлем и неуклюже влезла на байк за ее спиной.
Мы покатались около часа, от чего я получила не менее острое удовольствие, чем давеча в туалете. Город летел мимо нас, мы летели мимо города, мотоцикл рычал и вибрировал у меня между ног… В общем, все было кайфово и романтично, как и в прошлый раз. Но только теперь меня не одолевали мысли о личности Ли. Теперь я точно знала, что ждет меня под черной кожей ее куртки.
В конце концов, Ли свернула в район Холодного Яра, застроенный частным сектором. Оказалось, что живет она не в квартире, а в доме. Вернее, ей принадлежит половина дома. И куцый дворик, львиную долю которого отъел огромный гараж на две с половиной машины. Ли загнала мотоцикл в этот гараж, заперла ворота и повела меня в дом. Странный это был дом. Через крошечную прихожую, обильно наполненную дверями, мы попали сразу в огромное помещение, метров сорок квадратных. Потолка не было, дубовые балки сходились аркой высоко над нами – это крыша? Стены были покрыты серой штукатуркой, но определить это было не просто, потому что каждый миллиметр стен был покрыт рисунками. В рамках, налепленные на скотч или кнопкой пришпиленные, перекрывающие друг друга, нарисованные прямо на стенах – рисунки заполняли все, заслоняли собой весь мир. Кроме них в комнате как будто ничего не было, хотя там была и стильная мебель, и мольберт, и даже камин. Рисунков было много. И особенно много было рисунков меня. Как будто в комнате с зеркалами – со всех сторон на меня смотрела Ника Романова: в карандаше и акварелью, темперой, гуашью, тушью… Ника за компом и Ника в столовой, Ника курит, Ника смеется, Ника ест, Ника пьяная танцует на корпоративе… и Ника кончает. Огромная, наверное А1 формата, картина – мое лицо, искаженное страстью. Красками, в темных тонах. Завораживающая. Гипнотизирующая. На ней была не совсем я, а совсем ведьма.
— Нравится? — спросила Ли, безошибочно определив, какая из ее работ привлекла меня.
— Ты потрясающе талантливая, Ли! Это… Великолепно!
— Возьми себе, если хочешь, — и я почувствовала, как ее ладони заскользили вдоль моих боков, а дыхание стало шумным и прерывистым.
— У тебя есть другая комната, Ли? Я не могу здесь, слишком много зрителей, — прошептала я, прижимаясь к ней, как будто неосознанно пытаясь спрятаться.
— У меня в спальне тоже много рисунков. Но если ты хочешь, я сниму все до единого.
Спальня не была такой потрясающей, как гостиная, но моих портретов там действительно было много. И не только моих. Я сразу поняла, что это — Криса. Темноволосая, худая, с легким безумием в глазах. Ли нахмурилась и вырубила лампу. Стало темно, стало не различить, кто смотрит на нас со стен. Стало не до этого…
Я много внимания уделяю пальцам. Наверное, моя бисексуальность так проявляет себя. Я тащусь от пальцев, если они знают, что делают. Пальцы Каминского не вспомнились мне ни разу за эту безумную, изматывающую ночь. Зато пальцы Ли завладели моим умом так же прочно и сладко, как завладели моим телом. Она целовала меня — мою шею, мою грудь, мой живот – и губы ее оставляли на коже ожоги. Она трогала меня — мою спину, мои бедра, мою задницу— и ее прикосновения были слаще, чем поцелуи. Ее рот спускался все ниже, пока не добрался туда, где его уже ждали. Очень ждали. Я видела небо в алмазах, кажется, все время, пока ее невероятный язык и ловкие пальцы хозяйничали у меня между бедер. Она лизала, покусывала, теребила и делала со мной еще тысячу вещей, не имеющих названия, но имеющих вполне закономерный итог: я выла от удовольствия, меня трясло от удовольствия, я кончала, как заведенная!
Мои жалкие попытки ответных ласк почему-то тоже действовали, и Ли, великая и ужасная Ли, хрипло вскрикивала и подавалась вперед, насаживаясь на мои пальцы, сильно и болезненно сжимала меня бедрами, выгибалась дугой, ведомая моим языком на вершину мира. И, черт возьми, я снова попросила пощады! Если бы я не попросила, она бы, нисколько не устав, продолжала это до утра, не меньше. А я маленькая и хрупкая, у меня ограничен запас сил и прочности, мне снова казалось, что секс в ближайшие десять лет не будет меня интересовать. Я уже знала, что это неправда, но…
В общем, Ли покормила меня каким-то вкуснющим салатом с морепродуктами, разложила на оттоманке в гостиной и сообщила, что я могу спать, а она хочет нарисовать меня с натуры, раз уж у нее есть такая возможность.
Ли в длинной, заляпанной красками футболке, стоящая у мольберта – сама так и просилась на картину. Я лежала, курила, и спать мне не очень хотелось. А хотелось кое-что понять, и я спросила:
— Почему ты подставила Таира?
— Потому что он мог обидеть тебя и мешал мне. Мне проще было его убрать, чем потом исправлять все, что он мог наделать.
— Тогда почему ты отдала ему деньги?
— Он спас мне жизнь.
— И как ты будешь действовать дальше?
— Никак. Он больше не играет никакой роли. Он больше не интересует меня.
— Почему?
— Потому, что появился Каа.
— Откуда ты знаешь про Каа?
— Ты же знаешь, кто я? Я все всегда узнаю.
— И что ты сделаешь с ним?
— Ничего. Я ничего не сделаю Каа. После Крисы я не могу ничего ему сделать. Я отступлюсь. Если ты выберешь его – достаточно будет одного твоего слова – и я исчезну.
— Ты же не признаешь поражений, Ли…
— Я не дура, Ника. Я все понимаю. Ты другая. То, что восхищало и привлекало Крису, тебя пугает и отталкивает. И ты никогда не выберешь женщину. Нет, не ты. Я знаю, что у меня нет шансов. Я радуюсь каждой секунде, я ловлю каждую каплю счастья быть с тобой, но я не дура.
— Если так, почему же ты подставила Агаларова? Вдруг я выберу его?
— Не выберешь. У Агаларова нет шансов. Агаларов — пустой. Смазливый, обаятельный, но пустой. А Каа полон содержания. Если бы не мое прошлое, если бы не моя натура, я взяла бы Каа себе. Но у него между ног имеется один предмет, одна мысль о котором выворачивает меня на изнанку. Но это к слову. Ты хочешь еще что-нибудь спросить?
— Каа толкнул тебя в спину?
— Это возможно. Он так тебе ответил? Я не стану спорить. Это возможно. А теперь помолчи, я рисую губы.
И я замолчала.
Реверс: Влад Каминский прикрыл глаза, делая вид, что спит. Автобус мерно покачивался, Пашка похрапывал на соседнем сидении. Райск приближался. Вероника удалялась.
Что это было? За что она так с ним поступила? Десять дней ломки и мыслей про Нику. Десять дней дурацкого тура, в который его никто не провожал, кроме самодовольной Жюли и Земляковых. Десять дней мучительных попыток заснуть, десять дней без нее.
Каминский вынул телефон и начал набирать смс:
«я все равно сделаю с тобой все, что запланировал, только это будет после тура. ты пожалеешь, что» Удалить.
Еще раз:
«я вернусь и сделаю все, чтобы ты» Удалить.
«я заставлю тебя лезть на стену и умолять меня не останавливаться» Удалить.
«Я люблю тебя и скучаю. Каа». Отправить.
. 
...