Аверс: Какие-то звуки… как будто из-под воды…
Прости меня… прости меня птица
Воет…
Что так воет, а? голова болит…
Свет яркий, больно глазам…
Голова болит…
Девять кубов… Девять кубов?...
Грохот… железо грохочет… больно ушам…трясет…
Голова болит…
Темно… ***
Я с трудом продрал глаза и увидел перед собой грязноватую железную кровать и спящего забинтованного мужика на кровати. Я в больнице. И я пришел в себя. Это хорошо.
Глаза видят мир слегка в расфокусе, шевелить головой тяжело, но, слава богам, голова не болит. Наверное, лекарство хорошее. Очень хочется пить. Тело тяжелое. Я с трудом разлепил губы, в попытке позвать сестру. И в ту же секунду в зоне обзора появилась мама. Мама! Мамочка! Она быстрым движением вытерла заплаканное лицо и погладила меня по щеке:
— Таирочка, мальчик! Как ты себя чувствуешь, мой дорогой?
Рядом с мамой появился дед:
— Оğlu, necə var?*
— Нормально, мам. Vermək su*…
Я попил, отец помог мне сесть, мама покормила из ложки супом, совсем как в детстве. При дедушке мама не устраивала трагедии, держала себя в руках.
Родичи мирно посидели со мной часок, даже не спрашивая, что со мной случилось, потом я почувствовал, что засыпаю и отправил всех домой. Мне пообещали к ужину явление бабы Таси и ушли. Я уснул.
***
Я снова проснулся, палату заливал закат. Мне сделали уколы, лечащий посмотрел мою голову, и я снова остался в покое и одиночестве – мужик с соседней койки лечащий перевел в другое отделение, и пока я остался в палате один. Я лежал, почти не шевелясь и ни о чем не думал. Из блаженного овощного состояния меня вывела медсестра:
— Агаларов?
— Я, — отозвался я.
— Вам передали! — и бросила мне на колени сверток в пакете.
Сверток! Я очканул для порядка, но потом логика возобладала над эмоциями и я открыл пакет. В нем был, как не банально, еще один пакет и записка:
«Птица! Спасибо тебе, ты спас мне жизнь. Все, что с тобой случилось — моя вина. Прости. Я постараюсь все компенсировать. Выздоравливай, дальше поиграем честно. Lee»
Вот как. Lee. Очень информативно, твою мать! Я открыл пакет. Из недр черного целлофана на меня глянули плотные пачки баксов. Могу поспорить, там двадцать тысяч. Нехреновый Lee! Во всяком случае, не бедный. И играет, как профи. Вася прав — это из-за бабы. Именно поэтому «ты спас мне жизнь». Тот парень, которого месили в подворотне, это он и был. В подворотне у Никеши. Все это из-за Ники.
Я вытащил из-под подушки телефон и позвонил Василию:
— Брат, я в четвертой неотложке короче.
— Да я в курсах уже, какая палата?
— ХЗ, честно говоря.
— Ну ладно, счас, — и повесил трубку. Я только собрался ему перезвонить, как услышал голоса в коридоре и через минуту в палату вошел господин Сибирцев собственной персоной.
— Птица, ты куда опять вляпался, а? Схренали тебе бОшку проломили? Ты же дома был?
— Спасибо, нормально я себя чувствую, Вась, — попытался пошутить я.
— Да что тебе сделается, бугаю! Я спрашиваю, как тебе это удалось?
— Я пошел проверять.
— Один? Дебил!
— Я к девушке пошел, нахер мне там помощники? — и я рассказал Ваське всю историю.
Васька согласился, что этот Lee и был тем парнем в подворотне. Васька даже поржал над моей удачей – сначала влететь на двадцать кусков, а потом еще жизнь спасти своему обидчику.
— Очень благородно, мой пернатый друг, без базара! Я поспрашиваю, кто он, этот Lee. Думаю, в определенных кругах мне про него расскажут. Ну, я поехал, а ты спи. Давай, скоро мой день варенья, я уже заказал феерическое party, а ты тут филонишь! Тебе надо срочно оклематься, Таир! Давай, бро!
И Васька тоже меня покинул. До ужина, а значит, до прихода родичей, оставалось еще часа два. Я снова прикрыл глаза и стал думать о Никеше. Вот вопрос – как мне теперь быть? Я очень хорошо понимал этого гадского Lee — будь у меня его возможности и знай я о нем, я бы, не задумываясь, устранил конкурента. Может, не так радикально. Может, я начал бы с угроз и мордобоя. В общем, я бы, наверное, изначально играл честно. Но самое главное — как теперь быть с Никой? Как узнать, что из рассказанного ею в тот день — полная фигня? Во всяком случае, Lee плевать хотел на то, что Нике не нужны отношения. Он как-раз уверен, что у них отношения. Я так понял, во всяком случае. Но Ника… Не стала бы она мне врать об этом. Сказала бы правду – я встречаюсь с мужиком, но хочу одноразового секса с тобой. Это в ее стиле, мне кажется. А выдумывать подонка Диму — это как-то слишком. Значит, ее вины в произошедшем со мной нет. И я по-прежнему что-то чувствую к ней? Хм… Да, чувствую. Надо быть честным хотя бы наедине с собой. Она мне ужасно нравится. Я просто голову теряю, когда я с ней. Ни одна женщина не отключала мой мозг настолько. Ни одна женщина со времен Рощиной не вызывала у меня такого желания быть с ней, совершать романтические глупости, планировать какое-то совместное будущее. Ника, Никеша…
Я размечтался вовсю, и когда дверь открылась, решил, что сплю. Вошла Ника. С пакетом апельсинов и с лицом печального ангела.
— Птичка… Привет, — и улыбнулась.
— Ника! — я дернулся ей на встречу, позабыв, что дергаться мне как-раз сейчас противопоказано.
Ника положила апельсины на тумбочку у кровати и села на стул.
— Как ты себя чувствуешь, Таир? Что врачи говорят? Серега и Санька передают тебе привет, говорят, чтобы выздоравливал, — выдала она букет больничных банальностей.
— Нормально все, — я пожал плечами, — Врачи говорят, что еще побегаю. Дай руку!
Ника протянула мне руку, и я взял ее тонкую прохладную ладонь в свою.
Мне сразу стало мало:
— Ты меня поцелуешь? — спросил я, и отчего-то покраснел, как школьник.
— А тебе можно? — заговорщицки прошептала Ника.
— Можно, — нетерпеливо сказал я и даже сложил губы трубочкой, идиот.
Ника улыбнулась и легко тронула губами уголок моего рта. Если это поцелуй, то я — китайский летчик! Я ловко поймал уже отстраняющуюся Нику за шею и, притянув к себе, поцеловал. Почему она мне так нравится? Что в ней? Что делает ее рот таким притягательным? Ее слова — такими важными? Ее смех — таким приятным?
Ника засмеялась:
— Спокойно, больной Агаларов! В процедурном листке нету ничего такого!
Я улыбнулся, совершенно счастливый от этого смеха и от этого поцелуя. Но веселье не задалось.
— Таир, я хотела тебе сказать… У меня есть три тысячи. Вот, — она вынула из кармана конверт, — возьми, пожалуйста.
— Схренали? — я нахмурился.
— С того, что ты влетел с травой из-за меня. Сколько ты отдал ментам? Я все отдам.
— Ты с ума спрыгнула? Я как-нибудь без тебя это порешаю, Романова! Из-за нее! Ты при чем? Это он, мудак блондинистый. А я ему еще помог, лошара…
— Какой мудак? — не поняла Ника.
— Ли. Тот мужик, который все это устроил.
Ника чему-то улыбнулась, но чему именно, я не вкурил.
— То есть ты знаешь, что это всё Ли? Интересно, откуда?
— Он мне деньги передал. Ровно столько, сколько я заплатил ментам. Так что на твою трешницу можешь слетать в Тай. Со мной. В качестве компенсации морального вреда. Когда меня выпустят отсюда, — и я снова потянул ее к себе. Но Ника не поддалась:
— Таира… Ты только не думай обо мне плохо, ладно? Не думай, что я, типа, кому-то с тобой изменяла, или как-то так. У меня нет отношений. Никаких отношений ни с кем. Ну, я не девочка, конечно, и периодически занимаюсь сексом. Для здоровья, ты ведь понимаешь, о чем я. Но я никому не давала повода думать, что у нас отношения. Просто Ли… Не признает поражений. Так что ты прости меня, если бы я знала, я бы вмешалась. Я слишком поздно узнала. Прости.
— Что за глупости! Ты ни в чем не виновата. И плохо я о тебе не думаю. Но ты права, я все время о тебе думаю. Я думаю, что…
— Нет, только не ты! Таир, ты не веришь в отношения, как и я! Ты — мой идеальный постельный друг! Нам обоим это не нужно, да? Не ты ли мне об этом говорил?! — Ника вскочила, — Выздоравливай, Птица. Завтра Саня приедет тебя повидать. Пока!
И выскочила из палаты, не дав мне ни слова сказать. Я щелкнул клювом.
Мне нужно было с кем-то посоветоваться. С кем-то умным и своим. С кем-то, кто все понимает про эту жизнь и про отношения. И про девок, потому что кто еще понимает женщин так, как понимает женщина? Поэтому я ужасно обрадовался, когда настало время ужина, и явилась баба Тася.
Таисия Семеновна Агаларова, моя бабушка, такой человек, о котором можно рассказывать бесконечно. Сейчас ей семьдесят пять, но по ней никогда не скажешь. Баба Тася в молодости была очень красивая и очень яркая. Она родилась в небольшом городке под Харьковом в тридцать седьмом году, в тот год моего прадеда посадили на пятнадцать лет. Прабабка воспитывала ее одна, но нельзя сказать, чтобы очень сложно ей приходилось, потому, что маленькая Тася, видно, пошла предприимчивостью и стальным характером в отца. И выросло то, что выросло. Закончило львовский торговый и всю жизнь проработало бухгалтером в системе потребкооперации. Все наши по-настоящему ценные семейные приобретения добыты стараниями бабушки. Да что там, все мои успехи на фронтах зарабатывания левого бабла — только с одобрения бабушки и ее грамотных советов. Что касается личной жизни — тут у бабушки также полный порядок. В двадцать пять лет красавица Тася вышла замуж за военного из Азербайджана — моего деда. Но прежде чем выйти за него замуж и стать идеальной украинской женой с борщами и варениками, и вышитыми салфетками, она помотала деду нервы пару лет. Подробностей я не знаю, но знаю, что кроме деда на бабушку были и другие кандидаты, и она лавировала между своими поклонниками, как катерок между сухогрузами. И вообще ба была и остается звездой нашей семьи – она умна, как Эйнштейн, хитра, как сотня лис, у нее железная хватка в вопросах материально-денежных и не менее железной рукой она рулит своим семейством. Мама называет ее «свекровище» и у этого прозвища есть вполне объяснимые основания. Итак, явилась Ба.
Она без всякой жалости потискала меня, вывалила на тумбочку банку борща и десяток котлет, от запаха которых я чуть не захлебнулся слюной, и заставила меня сожрать столько, что я уже дышать не мог. Потом она вышла на минуточку, и я услышал ее громкий, повелительный голос — ба выясняла у врача, что со мной.
А потом она вернулась с двумя стаканами чаю и мы стали говорить о другом.
— Ба, я закохався, мабуть. Таке дурне*.
— Нiчого, воно в усих бува. Можеш не пнутись, я по-русски нормально розумiю*, —улыбнулась бабушка моим корявеньким попыткам говорить по-украински. В отличие от деда, она не стремилась заставить меня говорить на ее языке.
— Ба, мне нужен твой совет. Эта девушка, Ника… Она не хочет отношений. Ее когда-то сильно обидел один козел, и она теперь боится отношений, как огня. И меня она не хочет. И других своих поклонников держит на расстоянии. Что мне делать, а?
— Ой, Таира, я тебя умоляю! Боится она, не хочет она! Брехня всё! Не бывает таких девок, чтобы замуж не хотели. Может, тебе ее сразу замуж позвать? Только грамотно, со всеми этими модными штуками – лимузин там, кольцо, цветы… Знаешь, почему я Теймураза выбрала? Он мне сказал: «Тася, старшего сына я хочу назвать Эмином, а остальных детей сама назовешь.» Это он сказал, когда я ему рассказала, что меня один поклонник в Сочи зовет, а другой — зам первого секретаря райкома. Теймураз послушал, а потом про Эмина начал мне рассказывать. Он ни минуты не сомневался в своем решении. И в моем. Так что может, за нее просто нужно решить? Нам, женщинам, это бывает просто необходимо, Таирка.
— Ой, ба… Че-то я сомневаюсь… стремно мне как-то, ба. Решить-то я решил, жениться-то я готов, вот только эта конкретная женщина может оказаться из другого теста.
— А и бог с ней, если так. Ты себя не на помойке нашел, Таир Эминович. Девки – пыль. Помнишь мультик про чертей-то? «Люби себя, начхай на всех и в жизни ждет тебя успех». Ты его в детстве любил, я помню, — ба улыбнулась и погладила меня по волосам, — Спробуй, Таир, воно й вырiшиться якось. Крiм спроби я тобi нiчого не пораджу, котику мiй!*
Бабушка ушла, мне сделали укол, и, погружаясь в сон, я всё думал о том, что она сказала. И о реакции Ники на мою попытку прозрачно намекнуть ей о моих чувствах. Господи, до чего я дожил? Я влюбился, черт возьми! Не думал, что это возможно. И что это будет так быстро. Так ярко. И так больно! Может, зря я это все затеял? Может, быть счастливым — это не мое? Может, мне не стоит пытаться? Может, Ника не для меня? Ника, Никеша…
Реверс: Врач-интерн четвертой больницы Юлия Владимировна Добкина проводила глазами темноволосую девушку, вышедшую из пятнадцатой палаты. Девушка вошла в лифт и уехала. А Юлия Владимировна пошла в ординаторскую и позвонила:
— Привет, — улыбнулась она своему собеседнику, — как твои дела? Что делаешь? А в пятницу уезжаете, да? А Пашка не сорвется? Может, вы Костика пригласите? Ну поня-а-атно… А я на работе. Сегодня день суматошный. У нас новый больной на отделении, такой красавчик, просто сказка. Ну такой сладкий, как пирожное. Я, кстати, видела сегодня эту твою знакомую барышню, Веру. Нет, не передавала. Она как-раз к нему приходила. К красавчику этому. Мне какое дело? Да никакого… Просто рассказываю. Так ты занят сегодня, да? В «Роджера» не придешь? Жаль, я как раз сегодня собираюсь. Ну, если надумаешь, приезжай. Я буду ждать… Ага, пока.
Юлия Владимировна показала телефону язык и прошипела:
— Мое какое дело? А такое, что эта шалава тебя за нос водит, а ты на нее слюни пускаешь. Зря пускаешь, не обломится тебе. Ну, ничего, я терпеливая… Еще приползешь, козлина! — и поцеловала ярко накрашенными губами фотографию на экране телефона.
Потом расстегнула пару пуговиц на халате, взяла из стопки историю болезни и пошла из ординаторской, бормоча под нос:
— Ну-с, Агаларов Таир, пойдем пощупаем, кто вы такой и что у вас с нею…
Оğlu, necə var? — Сынок, как ты (азерб.)
Vermək su — Дай воды (азерб.)
Ба, я закохався, мабуть. Таке дурне. — Ба, я влюбился, наверное. Такое дурное. (укр.)
Нiчого, воно в усих бува. Можеш не пнутись, я по-русски нормально розумiю. — Ничего, оно у всех бывает. Можешь не пнуться, по-русски нормально понимаю. (укр.)
Спробуй, Таир, воно й вырiшиться якось. Крiм спроби я тобi нiчого не пораджу, котику мiй! — Попробуй, Таир, оно и решится как-нибудь. Кроме попытки я тебе ничего не посоветую, котик мой!(укр.)