Аверс: Меня выписали в субботу. Прошло одиннадцать дней, голова немного зажила, руки покрылись следами от уколов, мозги свернулись в трубочку и снова развернулись. Я придумал и отверг пять десятков идей по завоеванию Вероники Романовой. Меня выписали. Приехал отец. Не слушая моего лепета, вынес мои вещи и сунул в машину. Я постоял минуту на крыльце четверки, вдыхая сырой воздух. И пошел в машину.
— Сын, мама хотела бы, чтобы ты пожил дома какое-то время. Ну, мы оба хотели бы. А бабушка хотела бы, чтобы ты пожил у них.
— Па, я хотел бы к себе. Но маму я уважу — поехали домой.
И мы поехали. Мама накрыла королевский стол. Бабушка сварила ведро хинкали. Дед улыбался, что редкое явление для деда. И все хотели знать, что со мной случилось. Думаю, отец бы даже начал пыхтеть про «найти и посадить». Но я не был в настроении для этого всего, так что сказал им, что попал под раздачу чисто случайно. Тем более менты уже приходили ко мне в больницу, и им я выдал ту же версию – шел к девушке, вошел в арку, напали… Никто меня больше не беспокоил. Интересно, кто из родичей заставил молчать маму? Ба, больше некому. Мама порывалась устроить трагедию из всего, что случилось с ее бедным мальчиком, но не при деде и особенно не при Ба. Так что мы мило посидели. И мама уложила меня на мою кровать, ту, что еще помнила, как я в детстве читал с фонариком под одеялом, а потом застирывал простыни по утрам, а потом прятал под матрас сигареты. Я вытянулся на узкой старой кровати и уснул. Мне не снилось ничего – чернота.
***
Воскресенье я начал бодрым и деятельным. Отбился от мамы, вызвал такси и поехал домой. Васька и Камиль встретили меня на Гагарина, мы немного потрещали, я позавидовал, что они хлещут пиво, а сам не пил — во-первых мне не советовали бухать врачи, а во вторых мне нужно было еще за руль. Камиль забрал мою тачку из сервиса и теперь она печальная и грязная, стояла под окнами, ожидая своего ветреного хозяина. Наконец, мужики ушли. Я спустился во двор, в парикмахерскую.
Самое печальное во всем этом – не проломленная башка, она заживет. Самое печальное – как меня изуродовал хирург, накладывавший швы. Волосы, мои волосы, черные, как вороново крыло, блестящие, длинные волосы были безжалостно срезаны. На голове моей творилось то, что в детстве мы называли «писькин праздник». И я пошел в парикмахерскую, надеясь, что профессионалы смогут что-то с этим сделать.
Две молоденькие грудастые парикмахерши чуть не подрались, выясняя, кто же будет меня стричь. Пока они это выясняли, я сел в кресло к третьей. Пожилая, с суровым лицом учительницы, парикмахерша осуждающе покачала головой, разглядывая мою прическу и свежий шов:
— Длинные были, да? Ну, ничего, мы сейчас поправим. А потом отрастет, у меня рука легкая.
И стала стричь. Я закрыл глаза, оплакивая остатки своей красоты. А когда открыл, то выдохнул с облегчением.
Все было неплохо. Даже лучше, чем неплохо. Из зеркала на меня снова смотрел Таир Агаларов, гроза девиц. Я расплатился, щедро добавив мастерице на чай, и пошел домой.
Конечно, у меня был план. Поэтому я долго брился, мылся и наряжался. А потом сел в машину и поехал за покупками.
В итоге, часов в шесть я прибыл на Шильмана, вооруженный букетом, бутылкой французского шампанского и коробкой самых дорогих и вычурных пирожных, какие только нашлись в кондитерской на центральной площади. Пикнула сигналка, и я задрал голову, в надежде увидеть светящиеся окна. Вон оно – кухонное окно, сияющее ярким витражом. Ника дома. Одна беда – она может быть не одна. Ну и черт с ним. Будем решать проблемы по мере их поступления.
Она открыла довольно быстро. Стояла в дверях, в коротенькой рубашке, с гнездом на голове, с бутербродом в руке — я просто растаял от этого вида судорожно жующей удивленной Никеши. Она будет встречать меня так после работы. Только из-под рубашки будет выпирать пузико, а за ногу ее будет держаться неуклюжий полуторагодовалый старший. Вот как я размечтался, придурок!
— Привет, Никеша, — и я улыбнулся, вкладывая в улыбку все свои мачо-навыки.
Она кивнула, прикрывая рот рукой и махнула мне, мол, проходи. Я вошел и замер на пороге прихожей. Ника, наконец, проглотила то, что жевала, и сказала:
— Это мне?
— Да, извини, я туплю, — и я сунул ей букет и пакет.
— Спасибо. С чего такие траты? — поинтересовалась она, заглядывая в пакет, и потопала в кухню. Я пошел следом.
— Ну, я же в гости пришел. Не с пустыми же руками, — вяло и неумно оправдывался я.
— Помнится, в прошлый раз ты обошелся пачкой презервативов, а?— и она глянула так хитро, что я сразу решил, что у меня непременно все получится.
— Давай, я открою шампунь.
— А тебе можно бухать-то?
— Уже можно.
— Как вообще здоровье твое? — Ника поставила на стол пару красивенных старинных бокалов и открыла коробку с пирожными.
— Да нормально все, нормально, — я разлил вино по бокалам.
— Ну, тогда давай выпьем за него, за твое здоровье, Птичка!
Мы выпили. Ника с видимым наслаждением вгрызлась в пирожное.
Я посидел минуту, собираясь с мыслями и силами и начал:
— Ника, ты знаешь, честность — лучшая политика. Я не буду врать, что пришел просто так. Я хочу поговорить с тобой.
Она нахмурилась, положила недоеденное пирожное обратно в коробку.
— О чем?
— Обо всем. Прежде всего, о тебе и обо мне.
— Господи, а так все хорошо начиналось! Я даже придумала, что сделаю с тобой сегодня!
— Не выйдет. Ты меня не собьёшь. Я готовился, так что не выйдет.
— Ну хорошо. Говори.
— Я знаю, что ты не хочешь и боишься отношений, Ника. Я тоже. Но мы уже выяснили экспериментальным путем, что ни я, ни ты не сможем бегать от себя вечно. Ты любишь ее, эту психопатку?
Ника поперхнулась шампанским:
— О, да ты времени не терял! Ты даже выяснил про психопатку!
— Да, я выяснил. Подумать только, Захарченко! Я просто охренел, когда узнал.
Ника выпучила глаза еще больше:
— Ты даже это выяснил? Как?
— Она приходила ко мне подписывать кадровые документы и передала привет от Ли. И кое-что дала. Но это не главное. Просто я выяснял по своим каналам, кто такой Ли. И оказалось, что Ли – не такой, а такая. Вот тогда-то я и прихренел, если честно.
— Приходила к тебе и кое-что дала? Что дала?
— Подсказку. Угадаешь, какую?
— Без понятия.
— Афишу.
— Ты и так знал, что я играю в «Мельнице».
— Но не знал, что ты настолько популярна, Вера-моя-крепка.
Ника вскинула бровь:
— А Валерия Михална не дура, не дура! Ну, и что же ты теперь хочешь со мной обсудить?
— Всё. Я хочу понять, как и к кому ты относишься, включая меня, потому что я хочу остаться в твоей жизни. На той роли, которую мы определили — лучшего постельного друга. Это возможно?
— Возможно. Я имела глупость начать рассказывать тебе о себе честно. Теперь придется продолжать. Итак, кто тебя интересует? Ли?
— Она в первую очередь. У меня есть некоторый осадок от общения с нею.
— Она очень сильная. И самоуверенная. И знает, как увлечь собой. И в постели с ней улетно. Она альфа-самец, если ты понимаешь, о чем я. И она утверждает, что любит меня. Уже одного этого достаточно, чтобы ей ничего не светило. Я иногда сплю с ней. Я не люблю ее. У нас нет отношений. Исчерпывающе?
— Вполне. А музыкант?
— Он яркий. Слепяще яркий. У меня болят от него глаза. С ним я тоже спала пару раз. И у него тоже есть на меня определенные виды. У нас нет отношений, но может быть, что он думает обратное. Достаточно?
— Ника, ты же кодерша из соседнего кубикла. Как ты это делаешь? Что ты делаешь с людьми? Эта твоя роль — она именно твоя. Ты ведьма. Без шуток.
— Я просто развратная. Еще вопросы есть?
— Ты не сказала обо мне.
— Что ты ждешь услышать? Ты классный. Ты простой и понятный. И ты не имеешь на меня видов, да? Так что я буду рада дружить с тобой, включая койку. Боже, какой дурацкий разговор!
— Зато честный. Ника, ты хочешь замуж? Семью, детей?
Она встала, вышла в прихожую и вернулась с сигаретами.
— Хороший вопрос. Лучший из заданных тобой сегодня, — она глубоко затянулась.
— Ты не ответишь? — я давил, понимал это, но давил.
— Отвечу. Я хочу детей. Семью. Только не уверена, что смогу заставить себя снова доверять мужчине. А без доверия семья не бывает, так ведь? И я пока не хочу форсировать. Я плыву по течению. Развратничаю, подвергаю опасности чужие головы, играю с Ли, довожу до кондратия фанаток Каминского… И все хорошо. Все интересно… Ты прав, я просто кодерша из соседнего кубикла, которой вдруг повезло заделаться ведьмой. И кто бы отказался? Кто бы променял это на скучный семейный секс в перерывах между выяснением, куда поехать в отпуск и какую коляску покупать? Я такая. Ты должен понимать меня очень хорошо — ты такой же.
Я такой же? Я такой же?!! Вот как она меня видит? И как она может увидеть меня другим, если… Черт, я переспал с Марго. И переспал бы с докторшей. И с парикмахершей, у нее были достойные сиськи. У меня на тумбочке в прихожей стоит коробочка «с этими — понравилось». Я такой же! Ну, и как теперь доказать ей, что мы… что у нас… что скучный семейный секс в перерывах между обсуждением покупок — это именно то, к чему я сейчас стремлюсь? И стремлюсь ли? Нужно ли мне все это? То, о чем она говорит? Я закрыл глаза, и из темноты под веками ко мне шагнула беременная Ника, держащая за руку старшего. Я представил, как буду врать ей, что у меня дедлайн, как буду вытирать чужую помаду, брызгать освежителем в машине, чтобы перебить запах чужих духов, как буду проверять бардачок на предмет чужих трусов и кроить зарплату, чтобы хватило на дешевенькую гостиницу.
Я такой же? Я буду всю жизнь проверять ее телефон и принюхиваться к ее вещам, боясь обнаружить на них чужой запах или светлый волос. И дети… Мои? Или не мои? Я хочу так???
Мне видимо не удалось сдержать себя, потому что Ника переполошилась:
— Тебе больно? У тебя голова болит? Тебе таблетку дать? Или скорую?
— Что, так видно, да? У меня не голова болит, нет. То, что у меня болит, не имеет названия.
— Ты не мог бы изъясняться понятнее? А то я начинаю думать, что ошибаюсь насчет тебя.
— Ты права, Никеша. Я — такой же.
Не стоило пытаться, не стоило думать, что это для меня.
— Ты не ошибаешься, у меня нет никаких планов на тебя. Если ты сочтешь возможным дружить со мной, это будет честь для меня. Не обращай внимания, просто устал. Я поеду, ладно?
— Ладно, конечно. Может, отвезти тебя?
— Я за рулем.
Но я все-таки спросил ее:
— Ника, если ты полюбишь снова, если ты научишься доверять мужчине, когда это случится… Ты перечеркнёшь всех остальных?
— Конечно. Если я полюблю, то снова стану обычной. Любящей. Мягкой. Заботливой. Верной. Хорошей, но обычной. Кодершей из соседнего кубикла. Женщиной при мужчине. Ты разочарован?
— Нет, меня это радует. Во всяком случае, кое-чего я могу не опасаться.
— Опасаться?
— Я потом расскажу тебе. Не сегодня, хорошо?
— Хорошо.
— И ты меня все равно поцелуй, ладно? Мне нравится с тобой целоваться, это же не преступление?
Ника рассмеялась, несколько натужно, но все-таки поцеловала меня.
Я распрощался и ушел. Уходить не хотелось, но и оставаться было невозможно. Прыгнуть в койку и забыть все то, что навалилось на меня после этого разговора? Невозможно. Я ушел.
Тягостный, неприятный разговор. И итог у него неприятный. Мне не удалось с наскоку все решить. Более того, я сам запутался в себе. Слава богу, хоть последний вопрос оказался с таким ответом, который меня успокоил. Она не будет изменять мне, она будет именно такой, как надо. Именно такой, как я хочу. Вот только буду ли я таким, как хочет она? Смогу ли я измениться, смогу ли стать для нее незаменимым, тем, без кого ее жизнь будет пустой? Тем, с кем она захочет быть? Я идиот, если думал, что с ней будет просто. Идиот, если верил, что смогу легко выиграть в эту игру.
Депресняк накатил на меня бетонной волной, ничего не хотелось, хотелось спать и не думать. И я так и сделал. Я приехал домой и лег спать. Завтра понедельник. Новая жизнь начинается с понедельника. Посмотрим, смогу ли я? Я не буду за нее сражаться, это глупо. Я просто стану тем, без кого…
Реверс: Тягостный, неприятный разговор. Но хороший итог. Вере нравился итог. Нравилось, что Таир ушел. Одной проблемой меньше. С Таиром больше ничего такого, изматывающего и сложного, не будет. Ну, ей так кажется. Теперь они будут друзьями. Теперь все будет проще.
Вера выбросила бутылку, вытерла крошки со стола. Таир… Он глубже, чем кажется. И он как-то тяжело все это переживает. Как-то слишком тяжело. Жаль, если он тоже… Взять бы Таира! С ним все было бы просто, пусть и недолго.
Пока Вера думала об этом, телефон завибрировал. Она открыла очередное сообщение. Каминский упорный, он писал ей по два сообщения в день. Завтра возвращается Каминский. И все начнется по новой. Без него было легко. Без них, без всех. Без Ли, которой Вера в категоричной форме высказала свое желание побыть в одиночестве, и та безропотно согласилась. Без Таира, который лежал в больнице. Без Влада, который был в туре. Что ж, отпуск окончен, страсти возвращаются. Вера усмехнулась. На экране высветился текст: «Я возвращаюсь. Я хочу тебя увидеть. Пожалуйста.»
Вера набрала ответ: «я приеду тебя встречать» Отправить. И будь, что будет.
. 
? Все больше убеждаюсь в том, что Ли - совершенно особенный персонаж для тебя... 
Ну да, ну да, "пристойно" - самое подходящее слово для описания сцены!)))))) 
