Аверс: Я шла следом за Славиком. За Владом. За Каминским. Мы шли по лабиринту подсобных помещений минут пять, а потом вышли на задний балкон. Это явно была курилка — полное бычков пластиковое ведро и гладкий, отполированный задницами до блеска, широкий бетонный парапет. Влад ловко вскочил на этот самый парапет и уселся, скорчив блаженную гримасу:
— Я сижу! Какой кайф! Устал, как собака… — он протянул мне руку, и когда я подала ему свою, притянул меня к себе. Я оказалась очень близко, стояла на пятачке, ограниченном его разведенными в сторону коленями. И мне было до ужаса некомфортно. Вся эта история была отвратительно, ужасно романтична, и потому пугала меня до икоты, гораздо сильнее, чем рисунки Ли, и уж конечно сильнее, чем откровения Таира.
— Тебе понравился концерт? — спросил Каминский, заглядывая мне в лицо своими глазами-льдинками. Я кивнула:
— Очень, Solid-ы неимоверно круты, работаете на высшем уровне.
— Хорошо, — улыбнулся Влад, — я рад. Я пел для тебя.
Отвратительно, омерзительно романтично! Чистые сопли с сахаром!
— Спасибо, — я выдавила улыбку.
— А песня тебе понравилась?
— Да. Песня хороша. Песня меня просто поразила, особенно, когда я поняла, о чем она и кто ее поет.
— Прости, — Каминский взял мою руку и поцеловал ладонь, — я не хотел тебя расстроить, я хотел тебя…поразить, именно то слово!
— Тебе удалось.
— Я хотел сказать тебе… Черт, это трудно! Я хотел сказать, что… Вера, я…Ты для меня…блин, Вера, ты слышала песню?
— Слышала, — кивнула я.
— Так вот. В песне все — чистая правда, Вера.
И замолчал. Даже отвернулся, стал разглядывать ведро с бычками. Вот упырь! Он вымогал из меня какие-то слова, ожидал какой-то реакции, а я… Мои мысли судорожно метались в моей бедной голове. Я видела перед собой то победную усмешку Ли, то искаженное страстью лицо Таира, то снова улыбку-мечту Каминского на сцене. А потом из глубин моей памяти всплыл Дима. Димочка. С этим его вечно утомленным «лицом порочного ангела». С презрительно изогнутой собольей бровью. Гений. Певец. И это решило.
Он, наверное, понял что-то по моей перекошенной роже, потому что сказал:
— Я все спел, Вер. Твой ход.
Я улыбнулась, как ведьма. Как ведьма из спектакля. Как ведьма, овладевшая сейчас моей несчастной душой. Я сказала:
— Туз треф! — и поцеловала его.
Целовался он, как и положено рок-звезде из девичьих грез, божественно. Мы целовались несколько минут. Потом он отстранился и выдал ответ на мой туз:
— Хороший ход, — сказал Каминский, — С одной стороны это туз, что не может не радовать. С другой стороны это трефы, а не черви, что не может не огорчать. Впрочем, откуда взяться червам, ведь мы почти не знакомы, да? Хочешь познакомиться со мной, Вера?
Черт меня дери, этот мужик стоит того, чтобы… Ну, если бы я конечно была не Вероникой, а Верой. Но поскольку я все-таки Вероника…
— Меня зовут Вероника. Вероника Романова. Все еще хочешь узнать больше, Каминский?
Я, черт возьми, хорошая актриса! Могу поклясться, он вздрогнул. Он увидел ту сторону, которую не видел раньше, и она его испугала. Я напугала его, точно как в песне — как на крючок, на страх… И он тоже понял это.
— Я тебя не боюсь, Вероника Романова. Я думаю, что я люблю тебя. Даже если знаю не все.
Круто. Это круто. Это слова, которых я никогда не слышала раньше. Три коротких слова. Слова, о которых я мечтала с тринадцати лет и до дня, когда дверь мне открыла старушка в переднике. Это самая крутая штука, что случилась со мной за всю мою жизнь – вот так услышать эти три слова. Это было так неимоверно круто, что этот мужик сказал их. Настоящий, живой мужик. Вокалист и рок-звезда энского разлива. Талантливый мальчик Слава. Каминский. Я почти пасовала от этих слов. Это было как козырная девятка. Девятка, но не валет.* Я собрала свои сопли в кулак и ответила:
— Ты вообще нихрена не знаешь, Влад Каминский. И я нихрена не знаю. Мы почти на равных. Ты прокололся только сейчас. Но партия еще может быть сыграна. Туз бубен!
Господи, что я делаю? Зачем я это делаю? У меня есть шанс снова стать женщиной! Живой, любящей и любимой. Забыть. Поверить. Зачем я вколачиваю гвозди в крышку этой возможности? Зачем? Неужели Дима этого стоит? Неужели он? Или я делаю это ради Таира? Или ради Ли? Ради чего? Я больше всего на свете хотела бы отыграть назад, откатиться до последней релизной ревизии*… Но карте — место*. Жизнь играет с нами в самого злого строгача*. Я ждала. Каминский выбирал карту.
— Я играю. Валет!
Господи, как он хорош, как он хорош, Влад Каминский! Он играет со мной в деберц* своими чувствами! Какая ирония! Для деберца нужны четверо, и у меня они есть: я, Влад, Таир и Ли. Неужели обязы* мои? Неужели я должна буду решать? Призрак Дмитрия Ивановича Кравцова заглядывает сейчас в мои карты и ждет. Я…
— Стой! У меня больше нет козырей, Вероника. Только я сам. Давай же, давай, скажи, что у тебя больше нет тузов!
— Мне нравится наш разговор, Каминский. Мне нравится, как ты играешь. И мне нравится твоя идея. Давай познакомимся, — сказала я, пряча в рукав туз пик.
***
Каминский ворвался в гримерку и взял быка за рога. А точнее — Кота за яйца:
— Кот! Ты пил?
— Нет, а что? — встрепенулся тот.
Solid-ы сидели вокруг на разномастных стульях и точили приготовленные Котом бутерброды. Среди кружек с чаем имели место банки пива и пластиковые стаканчики из-под чего покрепче. Жюли не было, и это меня даже удивило.
— Вероника, ты есть хочешь? — спросил Каминский и засунул в рот сразу пол бутерброда. Я была не особенно голодна, во всяком случае, не думала об этом, пока не увидела, как Влад ест. А когда увидела, сразу вспомнила, что ела последний раз в обед, а сейчас уже девять. Так что я не стала выделываться и схватила с тарелки бутерброд. Каминский одобрительно помычал с набитым ртом и вытащил из недр пакета банку пива. Вскрыл и протянул мне. Я благодарно кивнула, не прекращая жевать. Каминский взял банку и для себя, отхлебнул, проглотил и снова обратился к Коту:
— Отвезешь меня на Петрово поле?
— Отвезу, конечно, — улыбнулся Кот как-то подозрительно хитро. Я, разумеется, была не против попробовать в койке самого Каминского, но наша с ним игра не предполагала таких внезапных ходов. Так что его планы насчет Петрова Поля меня насторожили. Впрочем, оказалось, что это я — испорченная и развратная личность, а Славичек — чистый романтический мальчик. Я как раз начала второй бутер, когда он соизволил мне объяснить:
— Поедем в Петровский сад. Покажу тебе кое-что.
Ну, то, что я ожидала увидеть, вряд ли будет предъявлено мне прямо на аллее парка, так что я кивнула — рот мой был занят бутербродом. Каминский попытался мне улыбнуться, но из этого ничего не вышло, потому что его собственные хлеб, сыр и колбаска вознамерились сбежать у него изо рта через эту улыбку. Я захрюкала, глядя как он ловит беглецов и запихивает их обратно в рот. Следом за мной заржали и музыканты.
— Это, кстати, группа Silver Solid, — Влад обвел своих музыкантов широким жестом, — Паша — ударные, Олег— соло, Женька — бас, Эдик — клавиши.
По мере того, как он говорил, музыканты кивали, махали и улыбались. Я тоже кивала и улыбалась, усилено при этом жуя.
— А это, мужики, Вероника. Мы с ней в театре играем, — и положил руку мне на талию.
Ну, все понятно, короче. Solid-ы улыбались так, что я невольно покраснела. Чертов Каминский. Но деваться некуда – если я хочу познакомиться с ним, мне придется познакомиться с делом его жизни. Так что я терпела, краснела и жевала, жевала…
Каминский расправился с пятым или шестым бутербродом и отряхнул руки:
— Все, Кот, поехали.
Кот, продолжая подозрительно лыбиться, взял с вешалки куртку. Влад бросил ему ключи, вынул из пакета еще четыре банки пива и картинно поклонился своим музыкантам:
— Наше вам с кисточкой, мужики! Отработали зачетно, увидимся во вторник на репе. И Паша, ты помнишь, что в субботу стартует тур? А ты завязываешь в четверг, не позже!
— Да пошел ты в задницу! Я сказал тебе? Ну и все! Нехер меня подкалывать, трезвенник, блин! — окрысился Паша.
Но Влад уже уходил, волоча меня на буксире, вслед за Котом. На служебной парковке Дворца Спорта мы сели в пыльный Туссон — Кот за руль, мы с Владом на заднее сиденье. И поехали. Кот врубил магнитолу, салон наполнился великолепным симфоник-металлом Nightwish. Это было еще более омерзительно романтично, чем наш разговор с Владом в курилке — мчащийся по вечернему городу паркетник, сногсшибательный вокал Тарьи Турунен из колонок, теплая ладонь того-самого-Каминского на моем колене… Короче, меня не просто катали, меня укатывали. А я и рада была, честно говоря. Ведь только мне решать, когда с Владом все станет как обычно…
Кот подрулил к памятнику и припарковался прямо под знаком «остановка запрещена». Тоном заправского таксиста он поинтересовался у Влада:
— Вас ждать? Забрать?
— Не надо, отгони ко мне во двор, не в падлу?
— Лады, — покладисто согласился Кот.
— Я заскочу за ключами, если что, оставишь матушке своей, ладно? Спасибо, брат!
— Херня война, Влада, главное — маневры!
И Кот укатил, напоследок просигналив нам нечто веселенькое.
Каминский взял меня за руку, и мы пошли в Петровский сад. Сентябрьский вечер был сказочно хорош: было тепло, прозрачный воздух сладко и горько пах ранней осенью, старые чугунные фонари на алее освещали рано пожелтевшие каштаны… Мы шли и молчали. Какое-то время.
Я даже закурила от неловкости. Дурацкая затея – играть с ним. И сама я — дура…
— Какое у тебя любимое время года? — спросил Влад, прервав молчание.
— Наверное, весна. Люблю начало. А весна — самое начало всего, — блеснула я своей самой романтичной, а потому наименее используемой, стороной.
— А я, как ни банально, люблю осень. Осень — лучшее время для творчества. Я не написал ни одной хорошей песни весной, но все мои осенние вещи мне нравятся.
— Как ты их пишешь? Для меня сочинение слов — огромная загадка природы!
— Как пишу? Как дышу. Я люблю слова. И они любят меня. Я чувствую и пою, и всё.
Мы еще немного помолчали. Потом Каминский снова спросил:
— Ты любишь свою работу? Ну, кодить?
— Да, очень. Код — это… Наверное, как разгадывать головоломку — ищешь решение, ищешь, а потом раз – и нашел. И это красиво. А ты чем зарабатываешь на жизнь? Только музыкой?
— Ой, много чем. Это в последнее время мы популярны, стали кое-что получать. А так… В институте курсовые писал, в кабаках лабал, «мы играем на похоронах и танцах»* — Влад улыбнулся.
— А какой ты институт закончил?
— Фармакадемию. Я вообще химик-фармацевт. Даже одно время в аптеке работал. Для практики. Сейчас притогровываю спецфармоборудованием, дистрибуция и все такое. Нормально, на хлеб с маслом и медиаторы хватает. А ты что закончила?
— Политех. Кодер с дипломом, — улыбнулась я.
Мы шли и говорили. Как друзья, как партнеры по театру, как обычные люди, которым хочется узнать друг про друга. Я рассказывала Владу про себя, а он мне – про себя. И нам обоим было интересно. В последнее время пристальное изучение окружающих меня людей стало просто-таки навязчивой идеей. Я влезала в Каминского все глубже, проникаясь его жизнью, его личностью, и все пыталась нащупать его «точку разлома». После Ли и ее страшной сказки, после Таира и его простой сказки, так точно повторяющей мою, я была твердо уверена, что и у Каминского есть своя сказка. Но либо я не там искала, либо он слишком хорошо прятал, либо, и в это было сложнее всего поверить, ее не существовало. Мы шли сперва по центральной аллее, потом углубились в парк, под ногами вместо асфальта оказался щебень, потом просто натоптанная тропа. Фонари исчезли, и только Луна, отвратительно романтичная Луна, беременная полнолунием, освещала нас.
То, что хотел показать мне Каминский, случилось внезапно. Влад свернул с тропы, потянул меня за руку сквозь кусты и мы внезапно оказались там. Я не большой знаток Петрово-польских достопримечательностей, поэтому была не в курсе. И увидев ЭТО обалдела. Правда, в жизни не видела ничего подобного, и не подозревала, что такая красота может быть в Энске. Петровский сад заканчивался обрывом. В этом месте деревья на склоне отсутствовали и… Перед нами лежали спальные районы — Ластовка во всей своей красе. Море огней до горизонта. Четкие линии проспектов и хаос кварталов. Звезды под ногами. И над ними тоже были звезды – рукав Млечного пути развернулся прямо над панорамой города. Градиент – от ярчайших огней на земле к прозрачным огням в небе. Как это было красиво! У меня дух захватило от увиденного…
Каминский подошел сзади и обнял меня. Я почувствовала его теплое дыхание у своего уха. И спокойную уверенность его объятий. Влад Каминский показывал мне себя, и делал это мастерски. Даже паспарту* для себя, любимого, он выбрал безукоризненно – сверкающий город Энск. Это было ТАК… Даже лучше, чем те самые три слова. У меня руки зачесались вынуть свой припрятанный туз. Я уже даже рот открыла, чтобы все испортить. Но решила подождать еще минуту, просто чтобы полюбоваться картинкой. Мы стояли на краю обрыва. Влад обнимал меня. Я молчала. Что-то глубоко внутри меня держало меня за глотку и мешало все испортить.
— Нравится? — тихонько спросил Влад.
— Потрясающе, — честно ответила я.
— Я вырос здесь, неподалеку. Бабушка водила меня гулять в Петровский сад. Потом мы бегали сюда с друзьями. Потом я нашел это место. Здесь я написал свои самые лучшие вещи. Здесь я обычно бываю счастлив.
— Я тебя понимаю. Здесь потрясающе.
Мы еще немного помолчали, глядя на россыпь бриллиантов у наших ног и над нашими головами.
— Влад, сколько тебе лет?
— Будет тридцать. Скоро. В конце января.
— Почему ты не женат?
— Тебя ждал.
— У тебя был кто-нибудь? Ну, по-настоящему?
— Да.
— Ты ее любил?
— Да.
— Почему не женился?
— Не успел.
— Почему вы расстались?
— Она меня оставила. Водитель выжил, я выжил, а она умерла.
— Я не верю в отношения.
— Я это понял. Если можешь, расскажи мне.
— Я расскажу…
И я рассказала. Черт возьми, за последнюю неделю я второй раз рассказала ЭТО. Про Диму-Димочку. Про себя-дурочку. Про все. И вся та история показалась мне ужасно глупой. По-детски наивной и глупой после того, как… После слов Влада. Моя любовь умирала в корчах, в соплях и алкоголе. Его любовь умерла в крови и погнутом металле. Навсегда.
Ластовка до горизонта продолжала сверкать. Древние мудрые звезды продолжали мерцать. Влад Каминский обнимал меня. «Здесь я обычно бываю счастлив» — так он сказал? Я, пожалуй, была счастлива.
Реверс: Влад Каминский обнимал Веронику Романову и смотрел на звезды. Сегодня четыре года и двести одиннадцать дней. Ровно столько прошло времени с того дня. Боль прошла, осталось только послевкусие. Горечь. Сожаление. Тоска.
Влад никогда не думал, что та его любовь была единственной. Нет, он знал, что его счастье еще где-то живет, еще будет с ним. Он был в этом уверен. У него были женщины, как не быть. Много. Фанатки. Но Влад ждал. Он умел ждать.
И теперь, когда жизнь преподнесла ему Веронику Романову, ведьму и Веру, Влад был совершенно спокоен. Влад Каминский вообще был не склонен к экзальтации. Для него все было просто. Просто жить. Просто ждать. Просто любить. Сложно было смириться, когда она умерла. Но он смирился. Его на редкость здоровая психика переварила это. Выплеснула байтами музыки и слов. Сделала его знаменитым. А теперь он хотел быть счастливым. И никто не сможет ему помешать. Ведь бомба не падает дважды в одну воронку? Смерть не приходит дважды? Да?
Влад смотрел на звезды и задавал им этот вопрос…
*Это было как козырная девятка. Девятка, но не валет. — в карточной игре деберц козырные карты имеют следующее старшинство: валет, девять, туз, десять, король, дама, восемь, семь.
*Откатиться до последней релизной ревизии — вернуться к последней сохраненной версии кода.
*Деберц — карточная игра, играется вчетвером.
*карте — место — картежная поговорка, означающая что брошенная на стол карта не может быть заменена, ход сделан.
*Строгач — редакция правил, при которой к проигрышу(байту) могут привести любые обычно не существенные моменты - порядок раздачи карт, порядок объявления слова и т.п.
*Обязы — положение в карточной игре деберц, при котором сдающий вынужден играть партию вне зависимости от своего желания.
*«мы играем на похоронах и танцах» — строчка из песни группы Машина Времени.
*Паспарту́ (фр. passe par tout) — кусок картона или бумаги с вырезанным в его середине четырёхугольным, овальным или круглым отверстием, под рамку, в которую вставляют фотографию, рисунок или гравюру. Это позволяет свободнее подбирать размер рамки под размер изображения. Кроме того, на паспарту часто располагают поясняющие подписи, автограф изображённого. 
Эххх, Таирка, Таирка.... Птичку... жалко 
буду ждать))
Надеюсь на достойный ответ Птички этой мадамке (ну не нравится мне ЛИ..)
лучше скажи как фон вышел прекрасно!