Страсть...Как часто мы теряем голову от этого испепеляющего чувства...И что делать, когда на карту поставлено все: положение в свете, богатство, собственная совесть. Откажется ли графиня от привелегий и титулов ради любви к другу детства или рассудок возьмет верх над порывами сердца? Ответы можно найти лишь на страницах сериала, пройдя по историческим дебрям того времени. Желаю удачного путешествия в прекрасный 18 век!
К моменту приезда Оболонской в комнату на чердаке, где жил Александр Иванович, врач как раз закончил манипуляции по извлечению пули из раны и теперь занимался ее перевязкой. В помещении стоял тошнотворный запах крови, коей была пропитана одежда и постель раненого. Подле кровати в ногах у друга на стуле примостился Волотов, который внимательно следил за действиями доктора. Дверь в комнату была не заперта, и потому Галина Григорьевна беспрепятственно попала внутрь. От увиденной кровавой картины графине стало не по себе.
Она едва не потеряла сознание и, прислонившись спиной к стене, стала медленно оседать вниз. Подобное поведение гостьи не осталось не замеченным доктором, и он обратился к Волотову: -Павел Петрович! Кажется даме дурно! Не могли бы вы усадить ее на стул и достать нюхательную соль в моем саквояже. Как только закончу перевязку, сразу же примусь спасать хрупкое женское создание. Обернувшись и увидев, бледную, как пасмурное небо, Оболонскую, офицер поспешил выполнить предписания врача. После обильного вдыхания солей из чемоданчика доктора Галина Григорьевна почувствовала себя значительно лучше. Сознание, что было готово покинуть даму, довольно резко к ней вернулось. Все благодаря чудовищному запаху, доносившемуся из поднесенной к носу табакерки. -Откройте окно! - коротко скомандовал Мориц, осматривая новую пациентку и старательно измеряя ей пульс. После всех проведенных манипуляций лицо графини вернуло себе прежний румянец, а довольный доктор произнес: -Ну, жить вы теперь будете! Шутка оказалась неудачной, ибо подобные заключения врача навели Оболонскую на другие вопросы, что ее волновали. -А...он? - спросила она, боясь услышать ответ, и кивнула в сторону раненого.
-Господину Фаронову весьма повезло, что пуля не задела плечевую кость. При правильном уходе прогноз вполне благоприятный. Хотя после того количества морфия, что пришлось ему дать, месье проспит ни один час. Я на столе оставлю рекомендации по поводу необходимых настоев. Надо будет послать кого то к аптекарю. И еще для выздоровления больному будет нужно обильное теплое питье и хорошее питание. Несмотря на тщательную обработку, в рану все же могла попасть инфекция. И я не исключаю возможность лихорадки. Тем не менее, всю помощь, которую можно было оказать, пациент получил в полном объеме. Остальное - в руках Господа. -Спасибо вам, доктор! Не знаю, чтобы мы делали без вас! - горячо воскликнул Павел Петрович. -Эх, мальчишки...Что с вас взять то?! Стоило оно того? - с вызовом спросил Мориц. Волотов молчал, опустив голову.
-Ладно, я заеду завтра. Перевязку сделаю. А сейчас разрешите откланяться. Мне еще второго «героя» проведать надо и его царапину осмотреть, - сказал доктор на прощанье. -Тушкевич ранен? - безучастно спросила Галина Григорьевна. -Да. В руку. Ничего серьезного. Оболонская молчала. Она смотрела на любимое и родное лицо, на его закрытые и слегка подрагивающие веки во сне, на разметавшиеся по подушке золотые волосы, вспоминая как называла когда то их копной соломы. «Боже! Как же я люблю своего Сашку! Всей душой, сердцем! Как могла я так долго жить без него? А если...нет, не будет никаких если!» - мысленно убеждала себя Галина Григорьевна в благоприятном исходе сложившейся ситуации.
-Зачем? - тихо спросила она. Волотов счел, что вопрос был адресован ему, хотя он более походил на вырвавшийся стон больной души. -Он не хотел, чтобы ваше имя смели бесчестить такие, как Тушкевич. Галина Григорьевна, нехотя, словно вспомнив что еще кто-то есть в комнате, усталым взглядом посмотрела в лицо нарушителю ее внутреннего траура. -Вы были там? -Я - один из его секундантов. -Вы все знали и не остановили его! Почему вы не отговорили его? Почему? - вопрошала она с упреком, еле сдерживая слезы. Волотов горько усмехнулся. -Вы думаете я не пытался! Вы лучше меня должны знать, как Александр упрям. Оболонская с интересом посмотрела на молодого человека, прикидывая в уме, что он может знать об их отношениях с Сашей. И тут же отогнала от себя мысль, что возлюбленный мог обсуждать пусть и с близким другом, столь личное и дорогое сердцу. -Вы давно знакомы? - спросила графиня. -Ни один пуд соли вместе съели. Мы воевали плечом к плечу. Саша, в тот день, когда я познакомился с ним, получил ранение... Меньше всего Оболонской сейчас хотелось слышать о военных подвигах любимого человека. О тех страданиях, лишениях и ранениях, которые он перенес, чтобы получить дворянский титул. Ее сердце и душа просто не выдержали бы новой боли. Она и так голова была себя четвертовать за излишнюю холодности при разговоре в библиотеке.
«О Боже, лишь тебе известно, как мне хотелось поступить тогда против совести и чести! Но усилием воли я запретила себе и помышлять об этом. Тогда, казалось, что я поступаю верно. А теперь? Так то ты воздаешь мне по заслугам, Господи?», - продолжила душевное самобичевание графиня. Она практически ненавидела себя за свою праведность, которая позволила совершить любимому человеку опрометчивый и безрассудный поступок. -Ему нужен уход. Вряд ли, должную заботу можно организовать в столь чудовищной каморке, - недовольно поморщившись, графиня перебила балладу о военных подвигах, что пытался «пропеть» Волотов. Павел Петрович улыбнулся собственной мысли, как все же женщины похожи друг на друга в своей практичности. -Я собирался перевести Сашу к себе. Но он непреклонен и непременно желает «умирать», как он выразился, дома. -Ужас! Что за нелепые мысли?!
Офицер с интересом рассматривал даму, о которой столько слышал, но практически ничего не знал. «Неприступная и жестокая праведница», - вот, что говорили о ней в мужской среде Петербургского общества. «Неприступная — возможно, праведница — похоже на то, жестокая — нет! Все в ее манере, взгляде говорит о мягкости и нежности. А как она смотрит на Александра...Столько заботы, участия...Хотя, быть может, подобное впечатление обманчиво», - рассуждал Павел Петрович про себя. Скрипнула дверь. И в нее вошел Оболонский. Графиня осталась равнодушной к появлению мужа. Она даже не обернулась в его сторону, когда он начал свою речь: -Здравствуйте, сударь. Позвольте представиться. Граф Оболонский Борис Михайлович. -Bonsoir, monsieur.* Граф Волотов Павел Петрович, - не остался в долгу офицер.
-Мы с женой только что узнали о произошедшем и хотели выразить искреннюю благодарность за весьма благородный поступок. Жаль, что «виновник» находится без сознания. -Он спит, - уточнил Волотов, -Мы как раз с вашей супругой говорили о необходимом уходе... -Да. И потому я считаю, что лучшим выражением благодарности с нашей стороны будет оказание посильной помощи в заботе о раненном. Думаю, в нашем доме мы сможем обеспечить должный уход, - с вызовом, глядя в глаза мужу, сказала Оболонская. Борис Михайлович не узнавал жены. Он даже несколько растерялся от подобной дерзости и поперхнулся собственными словами. -Мне кажется такое участие несколько не уместно в данном случае, - робко попытался возразить супруге граф. -Ах, я забыла. Свет не одобрит столь гуманный христианский поступок?! - с явным сарказмом произнесла Оболонская. -Мне кажется, что подобное поведение, Галина Григорьевна, в присутствии совершенно постороннего лица не делает вам чести, - с достоинством произнес граф. -А ваше? Мало того, что вы не способны защитить мое честное имя от посягательств личностей вроде Тушкевича, так еще и смеете считать непозволительным проявить заботу о человеке, который рисковал вместо вас жизнью? Так? Можно полюбопытствовать, как же должно отблагодарить человека в подобной ситуации, чтобы это одобрило ваше «богобоязненное» и «святое» Петербургское общество? - Галина Григорьевна не хотела больше молчать, она говорила зло, с вызовом, словно бросая обвинения в лицо мужу.
Мысль, что она может навсегда потерять самое дорогое в жизни, заставляла идти на все. Чтобы не говорил муж, как бы не противился и на какие жертвы не пришлось бы пойти, но она поставит Сашу на ноги. Если надо будет и в преисподнюю отправится ради этой цели, а уж на мнение света и желания супруга плевать она хотела. В его интересах придумать историю, объясняющую причины подобного поведения полоумной жены. Галине Григорьевне же было все равно. Впервые в жизни, даму не заботила собственная репутация. Волотов почувствовал себя лишним во время откровенной семейной сцены и испросил дозволения оставить Фаронова на их попечение, пока он покурит. -Вы действительно собираетесь перевести этого человека в наш дом? - не унимался шокированный Борис Михайлович. -Да! А если вас подобное не устраивает, то думаю свет более воодушевит история, при которой я буду ночевать в сей чудной каморке наедине с бравым офицером. Как считаете? -Вы сошли с ума! Галина Григорьевна, что с вами происходит? Объясните на милость. Ваше поведение... -Давайте оставим мое поведение в покое, ибо я, как преданная жена, спрашиваю вас о том, какой вариант для вас предпочтителен? Да и хотелось бы уточнить, что я в любом случае буду заботиться о человеке, защищавшем мою честь! И Оболонский уступил: -Хорошо. Ваш дрожайший офицер останется в нашем доме, но лишь пока его жизни будет что то угрожать. Не более того. Галина Григорьевна была довольна выигранным «сражением». -И еще, если вы хоть раз впредь позволите себе подобное поведение... -Борис, простите меня, - сказала Оболонская голосом полным сожаления. Теперь графиня искренне раскаивалась за резкость, что проявила с мужем. Снова муки совести разрывали на части душу.
Пока она не видела супруга, пока в пылу ссоры он смотрел на нее недружелюбно, Галине Григорьевне казалось исключительно правильным решение, принятое ей. Но стоило мужу посмотреть на нее с благоговением, своим молящим взглядом, коем более принято смотреть на иконы...Вся решимость испарялась без следа. Оболонская все чаще ощущала себя, словно в жерновах. Отчасти она была благодарна мужу за все то доброе, что было сделано ради нее. Но в то же время ненавидела всем сердцем, как преграду на пути к желанному счастью. Разум графини, словно весы, то клонился в одну сторону, то под тяжестью обстоятельств принимал совсем иную. Все эти колебания здорово отравляли жизнь несчастной. В сердце же давно поселился морс из жалости и ненависти к собственному мужу, приправленный любовью к Сашке. Какой из компонентов в гремучей смеси одержит верх, Оболонская даже предположить боялась. Казалось, Волотов и удивлен не был принятым супругами решением. Он с интересом рассматривал графиню, будто она редкая диковинка в Кунсткамере. Собравшиеся довольно долго обсуждали, как лучше раненого перенести в карету. К этим баталиям даже успел присоединиться вернувшийся из церкви Тимофеев.
В итоге, соорудив носилки из поручных средств и задействовав слуг хозяйки комнаты, Волотов и Тимофеев перенесли друга в экипаж. Лишь Борис Михайлович не принимал участия в погрузке раненого тела в карету. Он был раздосадован и зол, молча наблюдая, как дорогая обивка приходит в негодность. Кое-где «грузчики» умудрились измарать ее кровью.
Сообщение отредактировал sestra - Среда, 08.01.2014, 14:00
Александр Иванович очнулся в просторной и чужой комнате.
Представшая взору спальня была огромна и роскошна своим убранством. Обилие золота в подсвечниках и рамах портретов слепило глаза великолепием, несмотря на царивший полумрак. Многоярусные люстры, висевшие под потолком, несли на себе несметное количество не зажженных свечей. Комнату освещали лишь два канделябра, расположенные на прикроватных столиках, и светильники, прочно обосновавшиеся на противоположной стене в углу комнаты. Там же находился журнальный столик из красного дерева, заваленный книгами. Среди этого хаоса свое место нашла и красивая дорогая шкатулка. Вокруг прямоугольного предмета интерьера расположились диван и два стула. Вся мебель была обита одной и той же парчой ярко-красного цвета. Многочисленные огромные окна были завешены бордовыми портьерами, подвязанными золотыми веревочками с пышными кисточками на концах. В левом углу комнаты нашел свое пристанище туалетный столик. Передняя часть которого имела интересные резные узоры. На нем толпились всякие пудры, духи, гребни и прочие мелочи, необходимые для «выхода в свет».
В правом углу занял место письменный стол, выполненный в том же стиле и, судя по узорам на дереве, тем же мастером, что и туалетный. На нем громоздились маленькие портреты в рамочках из серебра и сусального золота. Пол был вымощен паркетной доской необычной формы. Сама кровать имела резную очень красивую спинку со скошенными краями. Над ней возвышался балдахин из той же ткани, что и портьеры на окнах. Под ним — огромный портрет с дамой в роскошном темно-коричневом платье. Судя по прическе изображенной женщины, сие произведение было написано во времена, когда главенствовал стиль Рококо. Еще несколько полотен с той же дамой, но меньшего размера красовались на других стенах комнаты. На прикроватной тумбочке справа от постели теснились всевозможные маленькие бутылочки с настоями, которые издавали странный запах. Первое, что бросилось в глаза после беглого осмотра помещения, это знакомое и дорогое сердцу лицо.
Галина Григорьевна сидела на стуле, пододвинутым почти вплотную к кровати, облокотившись на одну из рук, согнутую в локте. Судя по закрытым глазам, графиня спала в столь неудобной позе. Александр Иванович отказывался что-либо понимать. Его посетила мысль, что началась горячка из-за серьезности раны, и теперь он попусту бредит. Но ведь никто не мешал наслаждаться дивным видением. Фаронов готов был провести в бреду остаток жизни лишь бы иметь возможность быть рядом с любимой женщиной, чтобы она находилась так близко и можно было дотронуться до нее рукой. Конечность непроизвольно стала совершать движения по направлению к милому образу. Но счастливое видение вдруг омрачилось появлением графа Оболонского.
Он подошел к жене и тронул ее за плечо: -Галенька, душа моя, неужто вы собираетесь провести всю ночь здесь? - спросил обеспокоенный Борис Михайлович с щемящей сердце заботой в голосе. «Видение» открыло глаза, и они с Фароновым встретились взглядом. Карие очи несколько расширились от удивления, а на лице Александра Ивановича промелькнуло легкое недоумение. -Вы очнулись? - игнорируя вопрос мужа, спросила графиня обращаясь к раненому. Ничего не понимающий Фаронов от реалистичности собственного видения потерял дар речи. При последней фразе супруги Оболонский развернулся лицом к Александру Ивановичу, и теперь внимательным и пытливым взглядом рассматривал больного. От подобных осмотров Фаронову стало совсем не по себе. -Вы можете говорить?- с заботой и волнением спросила Галина Григорьевна.
Она взяла Александра Ивановича за руку, и Фаронов подумал, что для видения слишком явственно он ощущал тепло ее руки. -Где я? - подал свой охрипший голос раненый. -Вы у нас дома. Мы с вашим другом Волотовым решили, что оставлять вас в неуютной комнате, которую вы снимали, смерти подобно. Доктор сказал, что для выздоровления нужен уход. Вот мы с мужем и взяли на себя смелость в благодарность за ваш благородный поступок проявить заботу и сделать вас своим гостем, - разъяснила сложившуюся ситуацию Галина Григорьевна. Почему то после последних объяснений от пристального взгляда графа Фаронов покраснел. Ему стало невыносимо стыдно от мысли, что он грезит о жене человека, который так великодушно предложил ему свой кров.
-Думаю, от заботы моей супруги вы уже через пару дней снова будете в седле, молодой человек, - сказал Оболонский, попытавшись изобразить подобие дружелюбной улыбки. -Но...мне не хотелось бы вам доставлять неудобства своим присутствием и создавать хлопоты, - протянул смущенный офицер. -Не беспокойтесь. Вы не доставите ни того ни другого. Кроме того это меньшее, чем мы можем отблагодарить вас за благородный поступок, - с легкостью сказала графиня, так, словно цитировала хорошо выученный урок. -Думаю вам не стоит беспокоиться. В нашем доме мы завсегда гостям рады, - нехотя с любезностью в голосе протянул Борис Михайлович, и добавил, обращаясь к жене, - Галенька, думаю, ваш подопечный желал бы отдохнуть от пристального надзора, да и спать давно пора. Мысль, что Галина Григорьевна оставит его и отправиться с мужем в опочивальню неприятно кольнула сердце ревностью. -Борис, вы ложитесь, а я с позволения Александра Ивановича, еще немного побуду с ним, - по-доброму ответила графиня. От этих слов на душе у Сашки наступила весна, и он не смог сдержаться: губы сами расплылись в улыбку. -Я так благодарен вам за заботу... -Полноте. Вы рисковали жизнью...ради меня. Разве могло быть иначе? - в голосе Галины Григорьевны было столько теплоты и нежности, что Фаронова даже жаром обдало. Граф же топтался на месте. Развернувшись, чтобы уйти, он так и не решался сделать несколько шагов по направлению к двери.
-Не знаю, - смутился еще больше Александр Иванович, - я и рассчитывать не мог... -Что ваш смелый, но сумасбродный поступок не оставит меня равнодушной? - уточнила Галина Григорьевна. Глаза Оболонской лучились светом и радостью. -Я не мог поступить иначе! - воодушевленно воскликнул Фаронов и добавил, помотрев на все еще присутствующего графа. - Мы выросли вместе и для меня вы все равно, что родная сестра. Разве я могу позволить этому негодяю порочить ваше честное имя?! Борис Михайлович странно посмотрел на лежащего Фаронова. Тот попытался приподняться, но застонал от боли, а Галина Григорьевна с горячной поспешностью кинулась к нему. -Вам плохо? - с беспокойством спросила она, взяв Александра Ивановича за руку, - я... -Нет, нет. Пустое, - попытался успокоить Фаронов графиню. Гримаса презрения отразилась на лице Оболонского, как он не старался сохранить невозмутимость.
-Борис Михайлович, я хотел объясниться с вами, - сказал офицер, утирая рукой пот, проступивший на лбу. Оболонский вплотную к кровати пододвинул стоявший у стены стул и сел в него. -Я думаю, что должен попросить у вас прощение, - неуверенно начал Александр Иванович. -Вот как! И за что же? - с вызовом спросил граф. -Я не имел права вмешиваться в ситуацию с Тушкевичем, не испросив вашего дозволения. Но подобная низость этого негодяя настолько потрясла меня, что я не мог медлить и... -Полно, - перебил Оболоский неискренние самобичевания Фаронова, ожидая услышать совсем иные признания, - Александр Иванович, я не держу на вас зла. Тем не менее, я не одобряю тех методов, которыми вы решили воспользоваться для приструнения месье Тушкевича. -Но... -Вам, как офицеру, должно быть в полной мере известно, что существует строжайший запрет на дуэли. И я думаю, что теперь, когда история станет достоянием общественности, вам не избежать наказания императора... -Борис, милый, но вы все сделаете, чтобы наш защитник не попал под горячую руку Александра Павловича, - с мольбой и нежностью упрашивала мужа Галина Григорьевна. Фаронов закрыл глаза, он желал бы зажать руками и уши, чтобы не слышать ласковые речи возлюбленной, адресованные графу. -Не обещаю, но сделаю все, что в моих силах, - сказал воодушевленный поведением жены Борис Михайлович.
Галина Григорьевна же, уверившись, что граф не собирается оставлять ее наедине со спасителем чести, почла за лучшее последовать совету мужа: отправиться спать. Все равно откровенного разговора с Александром в присутствии мужа не выйдет. -Александр Иванович, если вам будет что-то нужно. Здесь, - она указала рукой на прикроватный столик, - колокольчик. Достаточно позвонить в него, и горничная выполнит любые ваши пожелания. Я же согласна с Борисом Михайловичем, что вам необходимы покой и отдых, а потому не смею больше мешать ни тому ни другому. Покойной вам ночи, милый друг. Фаронова не обрадовало решение Оболонской отправиться спать, но в ответ он был вынужден сказать: -Спасибо огромное за вашу заботу и внимание. Я желаю вам, - и, взглянув на Оболонского, добавил, - и графу приятных снов.
На том и закончился длинный трудный день для Александра Ивановича. Несмотря на несколько часов сна, он снова попал в объятия Морфея, едва за супругами закрылась дверь.
Огромное спасибо MarianneBr за предоставленный интерьер для съемок.
Рада видеть долгожданную серию! Только мне всё мало. Хочется читать и читать. Рада, что раненный герой пришел в чувство. Интерьер шикарный! TS2. Династия БерринтонСимы для TS2
Рада видеть долгожданную серию! Только мне всё мало. Хочется читать и читать.
Спасибо на добром слове. Я готовлю следующую главу. Надеюсь, времени это займет чуть меньше.
ЦитатаЯ-Счастливая ()
Интерьер шикарный!
в этом нет моей заслуги, но трудно не согласиться. Не могла устоять, чтобы не стащить себе в сериал! Следущая серия будет снята в не менее шикарном месте, созданным этим же креатором.
Сообщение отредактировал sestra - Среда, 12.03.2014, 05:04
Глава 19. Юное создание. Набережная реки Фонтанки. Огромный трехэтажный особняк, выполненный в стиле русского классицизма. Фасад дома своими окнами смотрел на Михайловский сад. С противоположной стороны располагался внутренний двор. Здесь окна дома могли лицезреть несколько фонтанов, беседку и множество клумб с цветами и декоративные кусты растений. Замысловатой формы клумбы все сплошь и рядом решено было новой хозяйкой засадить ее любимыми анютиными глазками и тюльпанами. Страсть княгини Голицыной именно к этим цветам объяснялась тем, что распускали они свои бутоны рано, да и радовали глаз долго. Вот и сейчас несмотря на прохладную майскую погоду, они уже вовсю благоухали, даря эстетическое удовольствие прогуливающейся по саду Марии Степановне.
Княжна Голицына была нежным и несколько избалованным созданием. Объяснялся сей факт просто: в благопристойном семействе наличествовало лишь женское население. Княгиня так и не смогла подарить мужу наследника. А после последних неудачных родов с появлением на свет мертвого долгожданного сына, и вовсе не могла войти в интересное положение. Князь сначала искренне горевал об отсутствии мужского продолжателя фамилии, потом смирился, стараясь обрести смысл в трех своих дочерях. Степан Федорович пытался не делать различий между детьми, но сердце его сделало иной выбор, сделав любимицей старшую из отпрысков. Он души не чаял в своей Машеньке, потакал всем ее прихотям и желаниям. В ней более всего видел он отражение Голицынского характера, свою стать и породу. Надо ли передавать все волнения князя, связанные с вхождением дочери в возраст девушки на выданье. Ночей не спал Степан Федорович, подыскивая выгодную и достойную партию. Хорошее приданое способствовало большому выбору на этом поприще. Однако князь сомневался в искреннем отношении к дочери некоторых женихов. Положа руку на сердце, дочь его была не красавицей, и Голицын не питал на сей счет иллюзий. Хотя все представители рода не отличались особым внешним блеском, но даже на их фоне девушка выглядела гадким утенком. Унаследовав от матери далеко не прелестный болезненно-желтушный цвет лица, рыжие волосы и конопушки, которые не всегда удавалось забелить даже толстым слоем пудры. От отца «ангел красоты» умудрился взять хомячьи щеки, огромный рот и приплюснутый нос с широкими ноздрями. Внешне барышня походила на меленькую смешную обезьянку, сходства было хоть отбавляй. Несколько спасали положение лишь большие миндалевидные глаза бездонного синего цвета. Они отвлекали внимание от внешних изъянов, к коим можно было отнести еще и узкий лоб и излишне округлую форму лица.
Как правило, Бог, одаривая человека недостатками, в награду сулит ему и достоинства. Так было и с Марией Степановной. Посулив ей прямо скажем весьма специфическую внешность, Он наделил ее незаурядным умом, находчивостью, женской хитростью, и огромной долей обаяния. Кроме того девушка, зная за собой сии изъяны во внешности, умело компенсировала их начитанностью, образованностью и широким кругозором. Более приятного собеседника сыскать было сложно во всем Петербурге. Она так ловко располагала к себе, что уже через пару минут общения собеседник и вовсе забывал о необычной внешности девушки и жадно ловил каждое слово. Барышня была веселой, остроумной, несколько озорной. Но в силу возраста она была к тому же нежно-трогательной своей наивностью в суждениях и романтичной. Будь Мария Степановна более притягательна внешностью, то в силу своего характера непременно прослыла бы ветреницей. Барышня слишком легко увлекалась противоположным полом. И с не меньшей легкостью меняла один объект влюбленности на другой. Но вины барышни не было в том. Тут скорее можно упрекнуть наследственность и воспитание. Да и французские романы, популярные в то время, внесли свою лепту, что теперь всякий встречный отрок казался Марии Степановне эталоном совершенства. В каждой мелочи она искала перст судьбы, чтобы заключить, что именно этот избранник станет ее суженным, предназначенным ей провидением. Но потом в сердце прелестницы вспыхивала «вселенская любовь» к новому юноше, а старая благополучно испарялась, словно ее и вовсе не было. По счастью детские влюбленности не перерастали во что-то большее, чем томные взгляды украдкой и написание лирических поэм в альбоме. Зачастую избранники и вовсе не догадывались о чувствах юного создания. Да, и княгиня рьяно блюла дочь от всяких пройдох, которые могли вскружить голову дочери ради приданого. Ну, и девочка была далеко неглупа при всей ее детской непосредственности и наивности и выбирала объекты страсти весьма умело. Все ее возлюбленные были крайне достойными людьми, и любой из них мог бы составить счастье юной деве. Однако неким особняком стояло последнее увлечение девушки. Статный, смелый офицер, который «спас жизнь» барышне, отогнав какую-то злобную дворняжку у церкви. Именно тогда Мария Степановна поняла, что встретила свою судьбу. Красив, учтив. Даже тот факт, что избранник из бывших холопов, как выяснилось позднее, девушку не разочаровал. Наоборот для романтичной особы путь прекрасного принца из грязи в князи был come il faut*. И вот, барышня стала проявлять непозволительный интерес к Александру Ивановичу. Иногда, она сама осознавала, что ведет себя неподобающе для юной девы на выданье, но новое наваждение настолько всецело завладело ею, что разумные догмы напрочь вылетали из милой головки. А сама она совершала все новые и новые безумства, следуя за Фароновым повсюду, словно тень. Как княгиня не замечала подобного поведения дочери - загадка. Но думаю, что maman** и в голову прийти не могло, что ее дитя способно увлечься тем, кто «когда то коровам хвосты крутил». Но факт остается фактом. Барышня не только всерьез влюбилась в Александра Ивановича, но и образ его не оставлял девушку не на минуту. Это уже более походило на одержимость. Вот и сейчас вместо того, чтобы наслаждаться дивным весенним утром, радоваться солнышку и теплу, наблюдая, как повсюду зеленеет молодая травка, распускаются почки на деревьях, и птицы поют занимательные трели, барышня шла в задумчивости, и все мысли ее занимал лишь выше озвученный офицер. Она неспешно прогуливалась по саду, решая стоит ли скинуть теплый спенсер*** или остаться в нем. В конечном итоге, чтобы не подхватить чахотку, данный предмет гардероба барышня была намерена не снимать. Все же, не удержавшись от созерцания утренних красот, девушка на несколько минут остановилась напротив внушительного фонтана. Дворовые как раз заканчивали работы по запуску последнего. Но что то пошло не так, и струя воды, поднявшись выше положенного, разлетелась брызгами в разные стороны, окатив княжну, слегка намочила последнюю.
И Мария Степановна вынуждена была вернуться в дом, дабы не простудиться. Произошедшая неприятность с фонтаном все же не смогла испортить юной деве хорошее настроение, и девушка счастливая после пребывания на свежем воздухе вошла в свою комнату. Но в будуаре ее ждал неприятный сюрприз. Младшая сестра, взобравшись на стул, и достав из шкатулки жемчужные серьги, бесстыжим образом примеряла их, любуясь на себя в зеркало над туалетным столиком. От бесцеремонности сестры, которая не в первой проделывала такие фокусы, а потом украшения не находили своего законного места, Мария Степановна пришла в ярость. - Настя, сколько раз говорить, чтобы ты в мою шкатулку не лазила?!- негодовала она. Обидевшаяся сестра положила серьги на место и пробурчала: - Ну, и, пожалуйста, зато я тебе новостей не скажу!
- Чего? Чего? Вот насмешила-то. Да, не знаешь ты ничего интересного, малая еще! - сказала с чувством превосходства Голицына, отмахнувшись от девочки, как он назойливой мухи. - Может, и маленькая. Но слух у меня хороший! - торжествующе произнесла Анастасия. - А вот то, что ты подслушивала я маменьки расскажу. Давненько тебя розгами не подчивали,- сердито сказала Мария Степановна, попытавшись напугать бесстыдницу. - Тогда уж точно не узнаешь,- недовольно проворчала девочка. - Что ты мне можешь сказать то? - не выдержала и рассмеялась от важности сестры Голицына. - Про твоего Фаронова по более тебя знаю, - важно заявила Анастасия. - Что? Откуда ты? Ах, ты бессовестная! Ты что читала мои записи? - вышла из себя барышня и гневно добавила, - держись, я все маменьке рассказывать пошла! - Иди, иди! Папеньке твои стихи понравятся! - нисколько не испугавшись, угрожающе сказала сестра. - И в кого ты такая?! - возмутилась Мария Степановна, открыв секретер и не обнаружив там своих записей. Она пристально посмотрела на воровку, но поняв чем чреваты подобные откровения с папенькой, сдавалась на милость семилетней победительницы: - Чего ты хочешь, бестия? -Сережки. -Зачем они тебе? -Взрослой хочу быть! Хочу, как ты на балу, ходить в драгоценностях... - По дому что ль? - расхохоталась Голицына, - Ладно бери, но потом вернешь. И отдай мне... - Больно надо. Забирай свои каракули! - почти подпрыгнула Анастасия от радости, протягивая толстый альбом, который только что вынула из-под подушки на кровати. - Так что там за новости?- спросила Мария Степановна, подняв бровь. - Маменьке не скажешь, что я подслушивала, когда Лопухина приезжала? - Нет. - Правда? - недоверчиво спросила девочка. - Говори уж, бессовестная! - потеряла всякое терпение Мария Степановна. - Твой свет очей умирает... - Уходи вон со своими дурацкими шутками! - крикнула Голицына, и из глаз ее брызнули слезы досады. Она стала выталкивать сестру вон из комнаты. - Marie, но я серьезно. Он ранен. - Что ты говоришь то такое?! - всполошилась не на шутку барышня. - Ты тока не сердчай, я все расскажу, - заискивающе попросила Анастасия. Мария Степановна перестала толкать в спину сестру и внимательно на нее посмотрела, ожидая, что она скажет. - Он на дуэле дрался. С Тушкевичем, если я фамилию верно запомнила. - Зачем? Из-за чего? - недоумевала Голицына. - Из-за женщины. - Ты врешь! Врешь! Ты мне назло! - прокричала раздосадованная барышня. - Нет, правда, - тихо сказала девочка, словно сочувствуя сестре, - Из-за графини Оболонской. - Почему? Ну, почему? - обиженно вопрошала девушка, готовая вот-вот разрыдаться. И хотя стенания несчастной не подразумевали ответа на свой вопрос, Анастасия все же решила рассказать до конца то, что подслушала, подумав что, возможно, она ничего не понимает во всех этих взрослых глупостях. - Вроде, этот Тушкевич утверждал, что она его...любовница, - замялась девочка, выговаривая непристойное слово. - А при чем здесь Александр? - искренне не понимала Голицына. - Ее муж сказал, что ваш Саша - друг их семьи, и он его просил вступиться за честь супруги. - Вот ведь бестия! Ты специально, специально...из-за женщины, - расцвела Мария Степановна, обрадовавшись последней фразе. - А Лопухина сказала, что не верит, что его Оболонский просил о таком заступничестве. - Да, мало ли во что верит Лопухина!- радостно отмахнулась Голицына от последнего утверждения сестры, и встревоженно добавила, - ты сказала он ранен? - Да. - Рана серьезная? - Лопухина говорила: "Доктор Мориц, пока ничего хорошего не обещает. Хоть рана и в плечо, но туда инфекция попала. Сейчас он в горячке мается". - Мне его увидеть надо, - вырвалось вслух у Марии Степановны. - О,да! Поезжай к Оболонским и скажи: "Саша, я так мечтала видеть вас!". - Замолчи, глупая! - разозлилась барышня, - он что у них дома? - Да, графиня заявила, что это их христианский долг позаботиться о раненом, что так много сделал для семьи, - сказала девочка, копируя интонации Лопухиной. "Надо что то придумать, мне непременно нужно его видеть", - подумала девушка, а вслух произнесла: - Настя, ты знаешь, что случилось с любопытной Варварой, которая подслушивала? - Нет, - удивилась она. - Ей нос оторвали! - задорно прокричала Голицына, пытаясь поймать сестру и ухватить ее за него. Девочка начала громко визжать и, схватив одну из подушек с кровати, стала нещадно бить ей сестру, пытаясь освободиться. Но Мария Степановна, выпустив Настю, в долгу не осталась. Она тоже ухватила боевое оружие, и сражение разгорелось с нешуточной силой.
Девочки смеялись, лупася друг друга мягкими орудиями, пока те не превратились в лоскуты и груду перьев.
_________________________________
*come il faut — то, что надо. ** maman – мама. ***спенсер - Что то среднее между курткой и пиджаком. Разновидность теплой одежды начала 19 века.
Ух ты, у Гали соперница появилась! Ну, конечно, она ей не соперница, но, чувствую, что пакостей наделает )) Спасибо за продолжение! П.С. Да, сад действительно чудесен, но комната Марии Степановны выше всяких похвал! Каждая деталь, каждая мелочь, и всё это целиком... не высказать, я рассматривала долго и с удовольствием. TS2. Династия БерринтонСимы для TS2
Да, сад действительно чудесен, но комната Марии Степановны выше всяких похвал! Каждая деталь, каждая мелочь, и всё это целиком... не высказать, я рассматривала долго и с удовольствием.
Это не моих рук дело. Скачанный дом у креатора MarianneBr. Если интересны такие интерьеры могу ссылку дать, но она на другой сайт.
Глава 20. Последствия девичьей хитрости. После "битвы титанов", поразмыслив над ситуацией, Голицына пошла искать маменьку. Встреченная ей дворовая Фроська сказала, что барыня с барином в кабинете беседу ведут. Туда Мария Степановна и отправилась. Подходя к двери кабинета, она услышала недовольный голос отца: - Нет, ну, что себе возомнил этот Оболонский?! Давеча мое прошение отклонил, а нынче и вовсе на службу не явился. Семейные обстоятельства у него. Знаю я сии личные заботы, весь Петербург уж потешается.
- Степушка-голубчик, не стоит принимать все близко к сердцу. А то ведь и удар приключится может, как с Петром Алексеевичем. Не приведи Господи! -Ну-ну, душа моя, к чему вы беду-то кличете! -К тому, Степушка, что не бережете вы себя. Все в печалях, да заботах. Трудитесь на благо государево, живота не жалея. А кто о нас грешных позаботится, случись непоправимое? Да, и не мальчик вы безусый уже. Сами жаловались, что в груди у вас словно тяжесть какая, трех дней не минуло с тех сетований! -Эх, матушка, вечно вы обо мне печетесь, как о дите малом, - он с нежностью и деланным недовольством посмотрел на жену, и продолжил с ласкою - А волнуетесь вы зря, я пока на встречу к создателю не тороплюсь, и предписания доктора Морица выполняю с точностью. А что дела касается...Так завтра же поеду к Оболонскому домой. Еще раз бумаги перепроверю и поеду. Дела мне нет до его семейных проблем, - закончил монолог граф с явным раздражением. -Вот и верно. Вместе поедем.
Голицын вопросительно поднял бровь, пристально посмотрев на супругу: - Зачем вы хотите мне компанию составить? Ну-ка, признавайтесь, душа моя! - Во-первых, мое присутствие сделает сей визит менее официальным, что неплохо для всего нашего дела. А во-вторых, так хочется взглянуть на нашу истино-верующую...Почти святую из себя строила, а на поверку...мне даже жаль графа, который ослеп от своих чувств к этой бесстыжей особе. Князь заливисто рассмеялся. - Почему вы не верите в искренность заверений Бориса Михайловича? Я не питаю к нему особо теплых чувств, но у меня в голове не укладывается...Да неужто бы он позволил любовнику жены в собственном доме выздоравливать?! - Любой другой бы - нет! А он с нее пылинки сдувает. Совсем рассудка лишился на старости лет! - Ой-ей-ей! Как же мы недружелюбны, - съерничал князь. - Да, терпеть ее не могу! - зло сверкнула глазами Голицына. - Кем бы она была без графа? И где? А мнит то из себя, будто ближайшая родственница самого Императора! - Зависть к чужому успеху никого не красит, - бесстрастно констатировал князь. - Да при чем тут... - Милая моя, вы думаете, я не понимаю, что вы графине все Неделинского-Мелецкого простить не можете, которого в свой салон не заполучили... - Так ведь уговаривала его ни один месяц, а он по первому зову к Оболонским подался. А чем наш дом хуже? И вечера у нас увлекательные...Я бы и сие обстоятельство пережила, но ведь она нас даже не пригласила в свою литературную гостиную ни разу! Если вы готовы стерпеть такое оскорбление, то я... - Воистину, бойтесь женского коварства, ибо они беспощадны в своей мести, - философски протянул князь.
Услышав подобный деликатный разговор, Мария Степановна поспешила ретироваться пока ее не застали за неблаговидным занятием. Ведь грех, за который она сестру распинала, не миновал и Мари. Любопытство было пороком девушки, из-за которого она порой забывала, что выведывать таким образом чужие тайны было издревле признаком дурного тона. Дождавшись в гостиной, пока papa* покинет свой кабинет, она поспешила поговорить с княгиней. Искренне надеялась барышня, что ей удастся напроситься в компаньонки к maman*во время визита четы Голицыных к Оболонским. Матушка была не в духе, видимо, памятуя о только что состоявшейся беседе о ненавистной графине. Мария Степановна решила начать движение к своей цели издалека. Зная о том, что мать ее не слишком жаловала всякое проявление милосердия по отношению к сирым и убогим, барышня попросила дозволения отнести сегодняшнюю выпечку кухарки в сиротский приют: детишек порадовать. Как и рассчитывала девушка, подобная просьба вызвала резкое неодобрение со стороны матери, и мысли ее переключились с ненавистной графини на оборванцев. Все лицо княгини выражало отвращение и непонимание. - Дитя мое, - сказала она, стараясь в свой голос вложить хотя бы толику доброжелательности дабы скрыть крайнее презрение к затеи дочери, - вы , вполне, можете послать кого то из дворовых со столь сложной миссией. Не должно княжне со всяким сбро... крестьянским народом общаться! - Но маменька, разве не долг каждой христианки заботится о сирых и убогих, особливо ежели они остались без попечения родителей? Кто же их наставит на путь добродетели? Истинно верующие дамы не гнушаются помогать сиротам собственноручно. Вот взять бы хотя бы графиню Оболонскую. Она сама детишкам музыку преподает.
- Ах, так, - задохнулась княгиня в порыве ярости. - Не серчайте, маменька, - при этой фразе Мария Степановна состроила самое невинно-виноватое личико, на которое была способна. Она потупила взор, якобы от смущения, и продолжила, - Я всего лишь хотела лично пообщаться с дамой, о которой столько говорят...Все вокруг восхищаются ей, и мне бы хотелось понять, как достигнуть такого успеха, - на последних словах барышня снова демонстративно смутилась и начала теребить подол своего платья. - Так вот в чем дело!- обрадовалась Голицына, - А то вы меня напугали до смерти. Только дочери - монашки мне не доставало. Сего удара ваш папенька не пережил, чтобы его любимица, да в религию ударилась...Учиться иметь успех в свете не зазорно,но для того необязательно ехать к тем оборванцам. Да и есть дамы более достойные внимания в качестве наставниц...
- Но маменька, - Мария Степановна почти готова была впасть в отчаяние, отчетливо понимая, что перехитрила саму себя. - Хотя, - княгиня задумалась на долю секунды, - и общение с Галиной Григорьевной вам не повредит. Кроме того мы с вашим батюшкой собираемся в гости к Оболонским намедни. Чем не повод взять вас с собой. Да, и пора вам привыкать светские визиты наносить. Век дамы короток. Не успеешь оглянуться, как в девках засидишься. Вот, чтобы этого не случилось с вами, дитя мое, и нужно учиться успеху в свете. Они еще долго беседовали с маменькой о всяких пустяках, а Марии Степановне приходилось прилагать неимоверные усилия, дабы скрыть свое ликование только что выигранным сражением и не потерять нить беседы.
Следующим вечером благородное семейство Голицыных отправилось с визитом к Оболонским. Помимо государственных дел, коими планировал заняться СтепанФедорович, чета в лице княгини преследовала иные цели. Супруга лелеяла надежду посмотреть на оскандалившуюся особу, да уколоть побольней. Разве могла она упустить такой повод позлорадствовать над соперницей? Да, и Борис Михайлович встал мужу поперек горла в служебных трудах. Как тут удержаться от пары острот «рогоносцу»?! Барышней же, что сопровождала семейную пару, двигало исключительно желание разузнать хоть что-то о здоровье возлюбленного, потому как неведение было самой страшной из пыток. Даже в мыслях девушка не мечтала о таком везении, при котором ей удастся увидеть раненого. Да и думать о свидании в такую минуту, когда ее возлюбленный находится между небом и землей, было глупо. Никогда бы барышня не решилась требовать подобной встречи. Легче уж было сразу сгореть со стыда. Но по приезду намерения Марии Степановны резко изменились. Выслушав неутешительные новости о состоянии здоровья Александра Ивановича, дама решилась на отчаянный шаг — увидеть его во что бы то ни стало. Весь вечер она с завистью смотрела на Оболонскую, которая могла заботиться о Фаронове открыто, не от кого не скрываясь и не прячась. Оказалось, что Александр Иванович — старинный друг семьи Арсентьевых. По крайней мере, о сем факте поведал сам Борис Михайлович, отвечая на колкость княгини Голицыной. Мария Степановна с интересом изучала Галину Григорьевну. От ее чуткого взгляда не укрылись: ни круги под глазами, говорящие о бессонных ночах; ни припухлости век, свидетельствующие о нещадном смачивании последних слезами; ни растрепанные небрежно собранные в прическу волосы; ни грубое домашнее платье, создававшее впечатление, что дама не особо озадачивалась его выбором; ни ее отстраненный вид. Она походила на приведение, которому чужды мирские дела. Отвечала графиня рассеяно и невпопад.
Слушать светские беседы, когда где-то в соседней комнате при смерти находится близкий человек, сил больше не было, а потому барышня изъявила желание посетить дамскую комнату. Сопровождать ее обязали слугу Ваську. Тот истуканом встал возле двери. Девушка сначала открыла дверь, желая посетить уборную, но потом … все же решилась... попросить веселого юношу о помощи. Он весьма удивился, что барышня интересуется новым постояльцем, но проводил ее в опочивальню раненого офицера. В благодарность девушка сунула ему целый рубль и попросила слезно: -Не говори никому, что ты меня сюда водил. Мария Степановна робко открыла дверь, словно решая стоит ли входить. Она так боялась, что Александр Иванович оттолкнет ее, или чего хуже посмеется над детской глупостью и ненужными ему чувствами. Но страхи княжны не оправдались. Фаронов спал. По крайней мере девушке изначально так показалось. Лишь позже она поняла, что офицер бредит. Он постоянно бормотал всякие несуразности во сне. По обрывках фраз барышня поняла, что Александр Иванович мыслями сейчас далече...на поле боя, сражается за Родину. Волосы офицера слиплись в тугие пакли. Они разметались по подушке, образуя некий веер вокруг лица раненого, и довольно смешно топорщились. Из-за чего сам Александр Иванович напоминал колючего ежа. Щеки и глаза впали. Голова запрокинута назад. Дыхание тяжелое и прерывистое. Болезнь никого не щадит, уродуя гримасой боли даже самые красивые черты. Не миновала сия чаша и нашего героя. Вид его был жалок. И не верилось, что еще недавно в этом тщедушном теле была стать и сила. Глядя на сие зрелище, сердце посетительницы сжалось в комок, а в горле застыл стон, готовый сорваться с уст. Пораженная увиденным, осмелев до неприличия, Мария Степановна неосознанно позволила себе положить ладонь на лоб Фаронову. И убедилась, что он горячий, как кипяток. От прикосновения холодной руки, Александр Иванович очнулся и открыл глаза. По спине барышни проползли липкие противные мурашки страха и неприятно засосало под ложечкой. Он посмотрел на девушку мутным взглядом и прошептал: -Галенька, прости меня. Я так виноват перед тобой. Силы покинули больного и он снова стал бредить, бормоча какие-то глупости: «в атаку», «держаться до последнего»...и прочую военную ерунду. Мария Степановна увидела на постели таз с водой, внутри которого плавало полотенце.
Отжав его от лишней влаги, она обтерла им мокрый от пота лоб Александра Ивановича, и, прополоскав, снова вернула тряпку на чело возлюбленного. Взглянув на часы, дама заторопилась в гостиную. «Не хватало еще оскандалиться у Оболонских. Маменька меня тогда точно убъет!» - подумала барышня. Она последний раз взглянула на Александра Ивановича и вышла прочь, притворив за собой дверь.
Как я рада, что продолжение всё же последовало! Правда пришлось прочитать предыдущее сообщение, чтобы вспомнить, кто такая Мария Степановна, но это не страшно, всё равно я счастлива была окунуться в атмосферу рассказа.
Только сейчас заметила, что шапка сообщения новая и присутствует видео. Здорово сделано! Конечно, микрофонов в руках всё же не хватает, но в целом мне понравилось. Можно ли узнать, каким видео-редактором смонтирован клип? TS2. Династия БерринтонСимы для TS2
Буду очень признательна за информацию, так как сама работаю над видео по игре, но не могу найти видео-редактор, который бы мне подошел, а тут заметила потрясающие эффекты, которые не доступны известным мне редакторам, вот и стало интересно.
Павел Петрович сидел за столом своего кабинета, пытаясь составить вежливые отказы на адресованные ему приглашения. Закрыться ото всех, не видеть ни единой живой души, не слышать лживых речей сочувствия и притворных глубокомысленных вздохов,- вот все чего Волотов желал в тот момент. - Пусть все идут к черту! - в сердцах воскликнул граф, со злостью откинув очередную горсть посланий. Естественно, он не мог не понимать, что львиная доля доброхотов, желающих заполучить его в свой салон, мечтает увидеть, в конечном счете, унижение последнего, насладиться падением того, кому втайне, а иногда и явно завидовали. Еще бы богат, успешен, любим женщинами, знатен до неприличия...Да мало ли достоинств у бравого офицера. Вот только последнее определение было нынче не про Волотова. Лишение чина Павел Петрович воспринимал, как личную трагедию. Нынче он даже искренне радовался, что отец не дожил до такого позора. - Разжалование,- в который раз за вечер с горечью, растягивая слога, повторил граф.
Сказать, что Волотов был раздосадован ни на шутку, это ничего не сказать. Он был убит, раздавлен принятым решением. Еще бы его - героя войны, потомственного дворянина - разжаловали во солдаты. Уму не постижимо! Он искренне не понимал, за что такая немилость. Да, с точки зрения буквы закона наказание было мягким в сравнении с каторгой, и ни один влиятельный знакомый Павла Петровича приложил руку, чтобы наказание было менее суровым, чем планировалось изначально. Но в действительности, по правде и по совести Волотов не считал, что достоин и таких "почестей". Тем не менее, ни разу за всю многочасовую умственную дискуссию, которую вел Павел Петрович у себя в голове, его не посетила мысль, что виною всему Фаронов со злосчастной дуэлью. Ведь Волотов не был бы собой, если бы не пришел на помощь другу пусть и в таком безрассудстве. Как известно, несчастья ходят одно за другим. Кроме кошмара, связанного с лишением офицерского чина, была еще история последнего неудачного увлечения дамой, что сильно ударила по самолюбию графа. В связи с неожиданно закравшейся мыслью о неверной любовнице Волотов скривил лицо, словно поедал слишком кислые щи. Но длилась эта гримаса недолго, потому как в противовес перед глазами возник образ Оболонской. Столь же сильная, властная, роскошная, как и предмет недавнего обожания, но разительно отличающаяся от нее. Мягкая, но решительная; хитрая, но по-детски наивная; страстная, но целомудренная. Оболонская являлась воплощением всех когда либо известных противоречий, как все они уживались в одном человеке, для Волотова было загадкой. Теперь, когда он увидел собственными глазами предмет преклонения друга, он готов был разделить чувства Фаронова. Графиня оказалась весьма притягательной особой. "Необычная, редкая жемчужина" - так окрестил предмет размышлений Павел Петрович. Как не старался граф выкинуть навязчивый образ из головы, он снова и снова напоминал о себе. На вопрос, заданный себе, мог бы Павел Петрович всерьез увлечься подобной женщиной, он без особых раздумий ответил:"Да!". И даже посмел прикинуть перспективы своих ухаживаний за данной дамой. Волотов тут же пришел в бешенство от таких расчетов: - Никогда ни одна особа не стоила мужской дружбы! Он вскочил со стула, на котором восседал уже ни один час, и принялся расхаживать по комнате.
И хотя Павел Петрович искренне и убежденно заверил себя, что дружба дороже любых увлечений, но страх, что впервые в жизни он допустил мысль, что мог бы поступиться совестью и честью, ошпарил его, как кипятком, с ног до головы. Мог бы...если бы отчетливо не видел всю напрасность и нелепость подобной страшной жертвы. Оболонская была недосягаема для него, как солнце и звезды на небосводе. И связано данное умозаключение было вовсе не с излишней праведностью графини, о которой он был наслышан, не с наличием жалкого полубезумного супруга подле нее... На мгновение Волотов вдруг представил себя на месте ее мужа. И его передернуло от отвращения: "Нет, никогда я не стану таким бесхребетным существом, почитающим за высшее благо исполнять чужие своенравные прихоти!"
Именно страх превратиться в нечто подобное Оболонскому заставлял Волотова всячески избегать женщин, к которым он был не равнодушен, тех, кто мог бы затронуть струны его души. Он окружал себя лишь легкомысленными кокетками с пустыми головками. "Так безопаснее!"- твердил ему внутренний голос. Вот и друг его стал совсем безумным из-за этой Оболонской. "Страсть делает мужчин безвольными, зависящими от объекта своих чувств, превращает во всеобщее посмешище. И я поддавшись пагубной страсти стану также жалок, как Оболонский. Но я потеряю не только свое лицо, но и верного друга", - рассуждал Волотов. Все это он осознал там у Сашиной постели в его каморке. Она сидела подле него и смотрела на спящего друга так, как смотрят на икону. С полным обожанием и беззаветной преданностью. Оболонская любила его простодушного упрямого приятеля до исступления. Любила так, как не способна любить не одна женщина. По крайней мере до встречи с графиней, Павел Петрович был убежден, что дамы не способны на жертвенную любовь. Это откровение удивило Волотова, и даже несколько поколебало укоренившегося в нем циника. Ему так хотелось порадоваться за друга, но не получалось. Графу было мерзко и паршиво на душе. Чем больше он думал о ситуации Александра, тем более одиноким чувствовал себя. Никто не любит его так. Не стань его завтра и оплакивать будет некому. "Как же ужасно, что в сем бездушном и суетном мире нет ни единой души, что могла бы меня понять и утешить сейчас! Единственный близкий друг при смерти, а больше и нет никого родного сердцу", - горестно думал Павел Петрович. Наверное, будь он девицей, то разрыдался бы навзрыд, да и полегчало бы. Но мужчины...у них иные способы избавления от тяжелых мыслей. Вот и Волотов, желая избавиться от тяжких дум и сбросить хандру, сначала решил поехать к Ребекке. Но с недавних пор эта пошлая особа странным образом ассоциировалась у него с неверной любовницей, с коей намедни расстался Павел Петрович. И потому раздражение одной особой спроецировалось на ни в чем неповинную работницу древнейшей профессии. Да, и если раньше графу казалось, что в данном ремесле есть какая то честность, то теперь виделась лишь одна мерзость. Сам того не ведая, он стал разделять взгляды Фаронова и относиться с пренебрежением и отвращением к подобным особам. В общем, решил Волотов отвлечься от дурных мыслей иным способом: отдаться великой силе искусства. Знакомые, как раз расхваливали новую постановку, и Павел Петрович пожелал посвятить свой вечер ее просмотру. Он подозвал слугу и принялся собираться. Ох, и намучился несчастный с хозяйской непослушной шевелюрой, которая никак не хотела укладываться в подобие прически. Но победа осталась за последним, когда он призвал на помощь щипцы. После прислужник облачил графа в темно-синий костюм. Панталоны сидели, как влитые. Кафтан имел необычного кроя воротник, который был отделан, как и обшлага рукавов, золотой парчой и такими же пуговицами. Кипельно-белая кружевная рубашка и шелковый камзол цвета слоновой кости дополняли наряд, придавая ему нужную утонченность и аристократичность. Приехал Павел Петрович намеренно к началу представления минута в минуту, дабы у встреченных им знакомых не было возможности вести с ним беседы. Заранее он решил, что ежели не окажется мест в первом ряду, то не заметно он покинет театр. Данное местоположение исключало возможность того, что какие-либо знакомые узнают его со спины в антракте. По счастью, уезжать Волотову не пришлось, так как желающих сидеть ко всем пятой точкой было мало. Расположившись в кресле, он стал вникать в суть постановки.
Но толи настроение графа не располагало к глубокому восприятию нового спектакля, толи окружающая атмосфера была слишком отвлекающей от шедевра. Так или иначе, а балетная постановка вовсе не впечатлила героя. Он сидел со скучающим видом, отсчитывая минуты до антракта, чтобы не привлекая внимания к своей персоне, покинуть "святилище искусства". Чтобы хоть как то скоротать время, граф стал рассматривать присутствующих на представлении людей.
Особенно ему было интересно, как ради такого случая нарядилась его бывшая пассия. Что она была здесь, Павел Петрович был уверен, ведь дама до их ссоры выражала желание посетить данную постановку именно сегодня. Озвученная вдовушка присутствовала в театре. По стечению обстоятельств ложе дамы располагалось напротив местоположения графа. Нынче помимо известной свиты из мужского пола, что всегда сопровождала бывшую избранницу, на балконе присутствовала загадочная незнакомка.
Она сидела не просто со скучающей миной на лице, как Волотов, дама имела несколько отстраненный и печальный вид. Тем не менее, в ней было что то завораживающее, как в портрете Джоконды. Такие же мягкие черты лица, те же невеселые глаза...бездонные, черные... Волотов и сам не заметил, как пролетело время до антракта. Перед окончанием первого акта, дама, что так старательно гипнотизировал взглядом Павел Петрович, словно почувствовав, наконец, пристальное внимание, повернула голову в его сторону, и их глаза встретились. Почему то в тот момент, Волотов почувствовал себя кроликом, которым собирается поужинать удав.
Несмотря на то, что давно возвестили о столь долгожданном антракте, граф не двигался с места. Он словно сросся воедино со своим креслом, и был не в силах от него оторваться. Но приложив неимоверные усилия, чтобы заставить пошевелиться онемевшие члены, Волотов все же решил покинуть театр. По дороге к выходу Павел Петрович нос к носу столкнулся с честной компанией бывшей любовницы. До него долетела пара итальянских фраз, сказанных незнакомкой. Волотов немного стушевался от неожиданной встречи с объектом своего пристального внимания. Мысленно он внушал себе:" Глупец! Мало тебе подруги этой дамы, так тебе еще и иностранку подавай. Ничему тебя жизнь не учит, Павлуша!"
Жестокая обманщица приняла сие замешательство на свой счет, а потому кокетливо улыбнулась и поприветствовала графа, как ни в чем не бывало.
Волотов тоже выдавил из себя дежурные фразы согласно правилам этикета. Дама представила своих спутников и спутницу. " Беатриче", - мысленно повторил Павел Петрович имя понравившейся ему незнакомки. Снова печально-отстраненный взгляд, пронзающий душу насквозь. Казалось, что лицо дамы сделано из дорогого мрамора. Такое же совершенное, но абсолютно неживое. Лишь слегка заостренный подбородок придавал ему некую"живость, разрушая правильную форму овала. Тонкие полумесяцем брови. И магнетические, притягивающие к себе все внимание глаза. Почему то графу они напомнили о некогда любимом гнедом жеребце, который был верным другом, пока не пал на поле брани. Прямой небольшой нос, слегка опущенный кончик которого придавал лицу некую дерзость. Правильной формы губы. Уголки рта были немного опущены, что делало обладательницу еще более печальной. Не добавлял образу радости и наряд дамы. Платье было сшито из парчи черного цвета и оторочено золотыми нитями. Туалет не смотрелся траурным, хотя не исключалось, что в этом и была задумка портнихи, но и до праздничного ему было крайне далеко. Несмотря на то, что Волотов ни раз сострил, стараясь привлечь к себе внимание новой знакомой, щедро одаривая ее заинтересованными взглядами, улыбка Беатриче стала для него неожиданностью и откровением.
Дама, по-прежнему, осталась безучастной к его остротам, и лишь слегка кончиками губ улыбнулась каким-то своим мыслям.
А Павлу Петровичу от ее улыбки вдруг стало так тепло, словно она укутала его шерстяным пледом, и на душе посветлело. В ней было что-то воистину завораживающее, таинственное и прекрасное одновременно. В который раз незнакомка напомнила графу даму, запечатленную на портрете Да Винчи. Сказанная ей лишь одна фраза за весь разговор: - Скоро начнется второй акт. Стоит поспешить», - заставила Волотова улыбнуться.
Никогда прежде он не слышал, чтобы говорили со столь заметным и странным акцентом. К немецкому коверканью слов он уже привык, а это было так необычно и весело. Павел Петрович поспешил откланяться, твердо намереваясь покинуть театр. - Вы уже уходите? - неожиданно спросила Беатриче. - К сожалению дела не позволяют мне остаться, - соврал Волотов.
- Странно, а я думала, что после вашего разжалования у вас нынче уйма свободного времени, - торжествовала неверная бывшая возлюбленная. Она так усиленно сделала акцент на слове "разжалование".
Внутри у Волотова все заклокотало. Впервые в жизни ему захотелось ударить женщину наотмашь, по лицу, со всей силы. Желание было настолько явным, что ему пришлось сжать руки в кулаки так, что костяшки пальцев побелели, чтобы удержаться от подобного безрассудства. Он даже не нашелся что ответить, настолько гнев затмевал разум. - Как знаете. А нам стоит поспешить, - с победоносным видом решила поторопить своих спутников жестокая особа. Волотов всячески мысленно проклинал бесстыжую бестию, абсолютно не стесняясь в выражениях. Честная компания поспешила занять свои места. Лишь Беатриче шла вальяжно, без особого желания. Она даже обернулась вслед Волотову, который старался как можно скорее покинуть "святилище искусства", и посмотрела на него с некоей завистью. Потом едва заметно вздохнула и пошла в залу, словно на эшафот. Граф же настолько торопился покинуть театр, что едва не споткнулся на длинной мраморной лестнице, что вела на улицу.
Волотов решил сегодня наплевать на все "разделения взглядов друга" и поехать в трактир на Вознесенской. Он желал лишь одного: напиться до поросячьего визга, до полного забытья. Сия мысль его даже позабавила: "Определенно, можно найти плюсы в самой отвратительной ситуации. Вот, например, теперь мне не грозит позор разжалования за непристойное поведение". Волотов горько рассмеялся собственным мыслям, сел в экипаж и укатил в пристанище разврата.
Сообщение отредактировал sestra - Воскресенье, 14.02.2016, 14:22
