Странное имя; оно жёсткое и мягкое одновременно. Я могла бы называть свою куклу Олей, но я называла её Ольгой. Куклу, которую мне подарил брат. Она долго у меня лежала на подоконнике, совсем одна; я к ней не подходила. Почему я так её назвала, я не знаю; мне совсем не нравилось это имя. Я никого не знала с этим именем.
Моей Ольге, и вправду, больше подошло бы имя "Оля". Она была именно Олей, как леденец, как сахарная вата, как всё, что несерьёзно; но я называла её Ольгой. Мне кажется, мой брат назвал бы её точно также. Мне кажется, что он придумал это имя.
Когда мне было плохо, я уносила её на веранду, и оставляла там её одну. Беспокойство о ней, оно было глупое и вымышленное, не давало мне думать о себе, оно запрещало мне жалеть себя. Я приходила за ней со словами: "Ну что Ольга, скучала без меня", и уносила её обратно в свою комнату.
Потом я подарила её одной девочке на день рождения. Она была очень похожа на неё. Этой девочкой была моя племянница.
О нём ничего не было слышно; в газетах ни о чём таком больше не писали. В какой он находился стране я не знала, и был ли у него первый концерт, и как он прошёл. Дмитрий не писал мне, а мне писать ему было некуда, да и вряд ли я тогда первой смогла бы ему написать.
Моя жизнь шла как обычно. Я быстро оправилась, отбросив от себя привычку жалеть себя. Я сказала себе: "Рита, каждый новый день - он другой, не стоит оплакивать старые дни. Что-то было, а что-то будет. И не тебе решать, что из них лучше, и как лучше". Это не мои слова, просто я их повторяла себе каждый раз, когда нуждалась в этом. Мне так сказал однажды отец; он знал, что он прав.
И я жила; может быть бесцельно, но жила. Не всегда следуя совету отца; я отмечала дни, прожитые без него. Отец всё спрашивал у меня, глядя на мои отметки на стене, какой срок я себе выдумала и чего жду. Мне кажется, он понимал меня. Однажды я всё ему рассказала.
Это отец тогда наткнулся на эту радиостанцию; мне кажется, он специально что-то искал. Он позвал меня, такой серьёзный и важный; я подумала, что война началась; он умел хорошо притворяться. Он усадил меня у радиоприёмника, и сделал звук погромче. По радио передавали концерт фортепианной музыки. "Фиалки Риты", так он назывался. Это был его второй концерт.
Откройте любую азбуку, и на букве "Ю" вы обязательно увидите её; юлу. Она кажется странной игрушкой, пока не попробуешь в неё поиграть. Ты берёшь её в руки, не зная, что с ней делать; трясёшь её как погремушку. Это весело, но ты чувствуешь что что-то не так; у неё другое предназначение. Но ты не понимаешь, какое. Ты её оставляешь, эту странную непонятную игрушку, забрасываешь её в угол. У тебя есть более забавные вещи, например, мячик; ты то уж знаешь, что с ним делать, он круглый и катится, и его можно бросать вверх. Но потом и он тебе надоедает. Ты начинаешь грустить и отрывать обои от стен. А потом приходит он, твой герой; ты оставляешь все свои занятия, и поглядываешь на него. Он берёт в свои руки твою закинутую игрушку; ты уже начинаешь сердиться, но продолжаешь с интересом смотреть на него. Он раскручивает юлу как волчок; она вращается как Земля, только быстрее. Ты поражён, ты ничего подобного не видел.
Мы с отцом на могиле матери. Это я его уговорила навестить её. Мне кажется, я похожа на неё. Отец говорит, что нет; она была совсем другой. Я прошу его рассказать мне о ней. Он улыбается; понимает, что я его поймала. У могилы растёт яблоня; я срываю с неё недозрелое яблоко, оно укатывается из моих рук. Отец подхватывает его, и кладёт его на могилу.
"Оля очень любила яблоки. Ничего, что я так её называю? Просто я привык называть её именно так" - отец немного смущён.
"Ничего страшного, папа. Пусть будет Оля. Хочешь, мы будем так её всегда называть?" - я беру отца за руку, чтобы он ничего не боялся. Мне так нравится, когда он со мной.
"Она была хорошим человеком. Ничего не слушай, что про неё говорят. Маленькая моя девочка. Для неё я создавал игрушки" - отец плачет.
"Для Оли? А разве не для нас с Лёшкой?!" - я хочу рассмешить его. Отец сквозь слёзы издаёт смешок. Мы оба понимаем, что говорим глупости.
"Ну, конечно, для вас, глупенькая" - отец щёлкает меня по носу.
"Почему она ушла от тебя?" - спрашиваю я. Я не могу понять, как можно уйти от папы.
"Потому что кто-то из нас должен был повзрослеть. И этим кем-то должен был стать я" - отец срывает ещё одно яблоко и кладёт его с тем, первым.
Мы ещё часто будем приходить сюда. Каждого двенадцатого числа июня.
